Из мемориальной нобелевской лекции лауреата

— Я стою на этой трибуне не одна... Вокруг меня голоса, сотни голосов, они всегда со мной. С моего детства. Я жила в деревне. Мы, дети, любили играть на улице, но вечером нас как магнитом тянуло к скамейкам, на которых собирались возле своих домов или хат, как говорят у нас, уставшие бабы. Ни у кого из них не было мужей, отцов, братьев, я не помню мужчин после войны в нашей деревне — во время Второй мировой войны в Белоруссии на фронте и в партизанах погиб каждый четвертый белорус. Наш детский мир после войны — это был мир женщин. Больше всего мне запомнилось, что женщины говорили не о смерти, а о любви. Рассказывали, как прощались в последний день с любимыми, как ждали их, как до сих пор ждут. Уже годы прошли, а они ждали: «Пусть без рук, без ног вернется, я его на руках носить буду». Без рук... без ног... Кажется, я с детства знала, что такое любовь...

— Флобер говорил о себе, что он человек–перо, я могу сказать о себе, что я человек–ухо. Когда я иду по улице и ко мне прорываются какие–то слова, фразы, восклицания, всегда думаю: сколько же романов бесследно исчезают во времени... Я люблю, как говорит человек... Люблю одинокий человеческий голос. Это моя самая большая любовь и страсть.

— Я жила в стране, где нас с детства учили умирать. Учили смерти. Нам говорили, что человек существует, чтобы отдать себя, чтобы сгореть, чтобы пожертвовать собой. Учили любить человека с ружьем. Если бы я выросла в другой стране, то я бы не смогла пройти этот путь. Зло беспощадно, к нему нужно иметь прививку... Я написала пять книг, но мне кажется, что все это одна книга. Книга об истории одной утопии...

— Варлам Шаламов писал: «Я был участником огромной проигранной битвы за действительное обновление человечества». Я восстанавливаю историю этой битвы, ее побед и ее поражения. Как хотели построить Царство Небесное на земле. Рай! Город солнца! А кончилось тем, что осталось море крови, миллионы загубленных человеческих жизней.

— Сразу после войны Теодор Адорно был потрясен: «Писать стихи после Освенцима — это варварство». Мой учитель Алесь Адамович, чье имя хочу назвать сегодня с благодарностью, тоже считал, что писать прозу о кошмарах XX века кощунственно. Тут нельзя выдумывать. Правду нужно давать, как она есть. Требуется «сверхлитература». Говорить должен свидетель. Можно вспомнить и Ницше с его словами, что ни один художник не выдержит реальности. Не поднимет ее.

— Запомнилось женское причитание: «Идешь после боя по полю. А они лежат... Все молодые, такие красивые. Лежат и в небо смотрят. И тех, и других жалко». Вот это «и тех, и других» подсказало мне, о чем будет моя книга. О том, что война — это убийство.

— Признаюсь, я не сразу стала свободной. Я была искренней со своими героями, и они доверяли мне. У каждого из нас был свой путь к свободе. До Афганистана я верила в «социализм с человеческим лицом». Оттуда вернулась свободной от всех иллюзий. «Прости меня отец, — сказала я при встрече, — ты воспитал меня с верой в коммунистические идеалы, но достаточно один раз увидеть как недавние советские школьники, которых вы с мамой учите (мои родители были сельские учителя), на чужой земле убивают неизвестных им людей, чтобы все твои слова превратились в прах. Мы — убийцы, папа, понимаешь?!» Отец заплакал.

— Долго не хотела писать о Чернобыле. Я не знала, как об этом написать, с каким инструментом и откуда подступиться? Имя моей маленькой, затерянной в Европе страны, о которой мир раньше почти ничего не слышал, зазвучало на всех языках, а мы, белорусы, стали чернобыльским народом. Первыми прикоснулись к неведомому. Стало ясно: кроме коммунистических, национальных и новых религиозных вызовов, впереди нас ждут более свирепые и тотальные, но пока еще скрытые от глаза.

— Что с нами произошло, когда империя пала? Раньше мир делился: палачи и жертвы — это ГУЛАГ, братья и сестры — это война, электорат — это технологии, современный мир. Раньше наш мир еще делился на тех, кто сидел и кто сажал, сегодня деление на славянофилов и западников, на национал–предателей и патриотов. А еще на тех, кто может купить и кто не может купить. Последнее, я бы сказала, самое жестокое испытание после социализма, потому что недавно все были равны. «Красный» человек так и не смог войти в то царство свободы, о которой мечтал на кухне. Россию разделили без него, он остался ни с чем. Униженный и обворованный. Агрессивный и опасный.

— Беру на себя смелость сказать, что мы упустили свой шанс, который у нас был в 90–е годы. На вопрос: какой должна быть страна — сильной или достойной, где людям хорошо жить, выбрали первый — сильной. Сейчас опять время силы. Русские воюют с украинцам. С братьями. У меня отец — белорус, мать — украинка. И так у многих. Русские самолеты бомбят Сирию...

Время надежды сменило время страха. Время повернуло вспять... Время секонд–хенд...

Теперь я не уверена, что дописала историю «красного» человека...

У меня три дома — моя белорусская земля, родина моего отца, где я прожила всю жизнь, Украина, родина моей мамы, где я родилась, и великая русская культура, без которой я себя не представляю. Они мне все дороги. Но трудно в наше время говорить о любви.

«Много раз я была потрясена и испугана человеком, испытывала восторг и отвращение, хотелось забыть то, что я услышала, вернуться в то время, когда была еще в неведении. Плакать от радости, что я увидела человека прекрасным, я тоже не раз хотела» — это тоже из нобелевской лекции Светланы Алексиевич.

Да, трудно говорить о любви в этом мире... Но все же первый белорусский нобелевский лауреат говорила именно об этом. О любви, еще точнее — сострадании интеллигента, художника, к маленькому человеку. О невозможности пройти мимо того страшного, безжалостного, что происходит порой с этим человеком...

Из голосов этих людей, свидетелей, Светлана и делает свои книги–коллажи. Все гадали, что же она напишет после книги об афганской войне, из–за которой ей пришлось пережить настоящую травлю? Она поехала в радиоактивную зону, написала о чернобыльской катастрофе. Как летописец, человек, «одержимый современностью», — так характеризовал Светлану при вступлении в Союз писателей Алесь Адамович.

Нобелевскую лекцию писательница построила как своеобразный дайджест своих пронзительных книг. Судя по лицам присутствовавших в зале Шведской академии — они действительно были потрясены.

Литература факта жестока.

Но необходима, как скальпель хирурга.

Вспомнились 1990–е, с их бурными полемиками. Тогда кричали о том, что люди не хотят видеть струящуюся кровь, что не нужно показывать ужасы войны, катастрофы...

Странно, но сегодня кое-где опять говорят о том же.

Как сформулировала сама Светлана Александровна: «Что произошло и происходит с нами, — еще не осмыслено, надо выговорить. Для начала хотя бы выговорить. Мы этого боимся, пока не в состоянии справиться со своим прошлым».

Конечно, каждый ждал от этой лекции чего–то на свой вкус. Нобелевский лауреат–де должна была сказать про то, про это, поднять такую вот проблему и на другом языке. Естественно, не все ожидания оправдались. Но сила Светланы Алексиевич именно в том, что она всегда остается собой. Не боится говорить, что думает, не приспосабливается под аудиторию. Право это она дала себе сама. При этом всегда была открыта для журналистов, даже небольших, даже скандальных СМИ, охотно откликалась на вопросы о чем–то сиюминутном — но опять же отвечала только то, что думает, вызывая очередное «бурление вод».

Да, естественно, у многих из нас есть о чем с ней поспорить, хочется доказать ей свою точку зрения... Хотелось услышать больше о Беларуси, о наших локальных проблемах... Но на трибуну Шведской академии Светлана вышла, чтобы обратиться не к какой–то общности людей, а ко всему человечеству. И говорила она о крупных, поистине общечеловеческих ценностях.

Это была лекция нобелевского лауреата. Лекция — литературное произведение.

О войне, о смерти, о любви...

И там, в Шведской академии, Светлана была сама собой. Очень волновалась, даже срывался голос, это было трогательно, эмоционально, с той концентрацией чувств, которые свойственны ее произведениям. В лекции был отзвук мучительных раздумий: для чего писать, если книги не могут ничего изменить и люди вновь погружаются в безумие войны, братья воюют против братьев? Не зря лекция называлась «О проигранной битве». Прозвучало имя Алеся Адамовича, которого нобелевский лауреат назвала своим учителем — и его имя теперь останется в мировой истории литературы. Беларусь перестала быть для кого–то белым пятном на карте, о ней знают в любом уголке Земли, и в этом также определенная заслуга нобелевского лауреата. Устраивает его личность соотечественников или нет...

В лекции Алексиевич процитировала эпизод: в кабульском госпитале ребенок взял у нее игрушку зубами, оказалось, он — без рук, потерял во время бомбежки. «Кто–то удержал меня, я падала...» Писательница потеряла сознание — от жалости к ребенку, от осознания, что большая страна, в которой она выросла, причастна к этой трагедии... Это не позиция наблюдателя. Это позиция художника, сострадающего, обобщающего частные трагедии для духовной работы всего человечества.

cultura@sb.by

Сегодня многие серьезные аналитики и комментаторы выступают в том духе, что в социальных сетях развернулась настоящая травля С.Алексиевич. Ей не могут простить, что в Стокгольме не прозвучало привычной митинговой лексики — «ганьба», «заняпад усяго на свеце» и т.п. Многочисленное — и смешное! — мнение: «яна здраднiца»... Но писатель оказалась выше навязываемого ей «партийного», читай, оппозиционного стиля. Те же, кто так публично беспокоится о своем «демократическом реноме», ведут себя совершенно в роли приснопамятных цензоров и идеологов бесповоротно, казалось бы, ушедших советских запретителей. Светлана Александровна с достоинством выдержала первый раунд и не поддалась разочарованному реву толпы, поднявшись над сиюминутной политической суетой. Но что будет дальше? На этой неделе ей предстоит еще одно выступление в Стокгольме. Сможет ли г–жа Алексиевич проявить твердость характера и убеждений или «прогнется» перед толпой тех самых «красных человечков» из числа псевдодемократов, с которыми всю жизнь боролась своими талантливыми книгами? Будет очень огорчительно, если Светлана Алексиевич дрогнет перед «агрессивно–послушным» контингентом, который так презирал ее литературный учитель Алесь Адамович. Посмотрим...

Советская Белоруссия № 238 (24868). Среда, 9 декабря 2015