Столетие белорусского портрета. Натан Воронов. Портрет белорусской артистки оперы Тамары Пастуниной
09.01.2019 06:09:33
Юлия АНДРЕЕВА
Первое, что я увидела, войдя в выставочный зал, - ее пронзительные голубые глаза, смотревшие на меня с полотна.
Я помню эти глаза тридцать с лишним лет спустя, когда Тамара Михайловна почти ослепла, и чтобы сделать простейшую запись в журнале, ей нужно было вооружиться лупой. Но глаза были все такими же пронзительными, ярко-голубыми. Не представляю, как она без очков ежедневно добиралась в консерваторию, где она преподавала вокал на факультете общественных профессий. Из-за этого мы с ней и познакомились. Я – студентка композиции – увлекалась пением и с наслаждением ходила к ней на уроки. Она, мне кажется, с удовольствием со мной занималась.
Концертмейстером у нас была Вера Юлиановна – дочь первого белорусского музыковеда Юлиана Николаевича Дрейзина. Он прославился тем, что перевел на белорусский язык либретто «Кармен», «Фауста», «Севильского цирюльника» и других классических опер. В тридцатые годы XX столетия все оперные спектакли в Театре оперы и балета БССР шли на белорусском языке.
Тамара Михайловна Пастунина поступила в театр позже - в 1952 году. Коренная гомельчанка, она пережила войну в Ашхабаде, с 1945 по 1948 год работала в местном оперном театре, а затем уехала в Москву учиться пению. Поступила в Музыкально-педагогический институт имени Гнесиных, но с последнего курса уехала в Минск. Здесь и закончила консерваторию, будучи уже солисткой Большого театра БССР.
Это было время больших голосов и больших планов. В 1950 году в ГАБТе впервые после войны поставили «Царскую невесту» Римского-Корсакова - спектакль-долгожитель, продержавшийся на белорусской сцене 65 лет. Партию Марфы в нем исполняла заслуженная артистка БССР Нина Гусельникова. Она же пела партии Антониды («Иван Сусанин»), Микаэлы («Кармен»), Джильды («Риголетто»), Виолетты («Травиата»), Розины («Севильский цирюльник»), а коронной ее партией была Лакме в одноименной опере Делиба.
В 1952 году Гусельникову пригласили в Большой театр СССР, а на ее место взяли красавицу Тамару Пастунину, у которой, по воспоминаниям современников, был удивительный голос – гибкий, звончатый и одновременно теплый по тембру. Был у нее и драматический талант.
Именно Пастунина пела Антониду в тот незабываемый вечер 8 апреля 1953 года, когда на гастроли в Минск приехал прославленный русский бас Максим Дормидонтович Михайлов. Он исполнил партию Сусанина и даже сфотографировался на память вместе с Тамарой Пастуниной и Раисой Осипенко.
Удивительно хороша была Пастунина и в роли Лейлы в «Искателях жемчуга» Бизе.
А вот Марфочку в опере Тикоцкого «Девушка с Полесья» на декаде в Москве поручили Тамаре Нижниковой. Может быть, потому, что она как раз в 1955 году вступила в КПСС, а Пастунина до конца своих дней оставалась беспартийной. Это событие стало решающим в жизни обеих певиц. Карьера Нижниковой стремительно двинулась вверх, а Пастунина все чаще оказывалась второй.
Закончилась эта история довольно грустно. Однажды ее попросили спеть партию Марфы в «больной день», когда певицам выступать категорически запрещено. Театр был на гастролях, и она решила выручить родной коллектив. Может быть, если бы это была не Марфа, а Марфочка, все бы обошлось, но это была именно Марфа в «Царской невесте». Ее любимая партия – головокружительно трудная, требующая от певицы полной отдачи голоса и душевных сил. И голос не выдержал…
Десять лет после этого Пастунина работала в филармонии. Затем перешла на педагогическую работу.
Знаменательно, что Натан Воронов изобразил именно в партии Марфы. 1956 год – расцвет ее таланта. Ей было всего тридцать два, и казалось, жизнь всегда будет одарять ее только лучшими своими дарами. Сильная, яркая, властная, она совсем не выглядит той «жертвенной красотой», какой должна быть Марфа по замыслу Римского-Корсакова. Она действительно царская невеста…
В тот октябрьский день 1981 года, когда мы ее хоронили, я узнала, что они с Вороновым были соседями. Оба жили в доме № 37 по Ленинскому проспекту, в котором обитал и Дмитрий Смольский, и многие другие деятели культуры. Воронов в 1970-ых годах переехал, а она так и осталась жить в доме на Круглой площади.
Она всегда очень следила за своей внешностью. Вот и в тот роковой день она сделала модную завивку, подновила маникюр. По дороге из парикмахерской ей встретился старый театральный знакомый. Они весело болтали, и вдруг она ойкнула и замертво рухнула на тротуар. Ей было всего 57 лет.
И вот теперь, 37 лет спустя ее портрет на выставке «Современники ХХ. Столетие белорусского портрета». Ее лицо – одно из 150 лиц, собранных вместе в Национальном художественном музее Республики Беларусь. Лучшие художники – от Кругера и Пэна до Людмилы Русовой – создали этот пантеон белорусских лиц. Как сказал доктор исторических наук Александр Гужаловский, «тут можно смело читать лекцию по истории культуры Беларуси». И Пастунина – незаслуженно забытая ее часть.
Впрочем, на этом месте могло бы оказаться и другое полотно. Ведь, по словам куратора выставки кандидата искусствоведения Екатерины Изофатовой, «живописная коллекция Национального художественного музея насчитывает около 400 белорусских портретов XX века. Чтобы их показать, нам пришлось бы задействовать всю пристройку - два этажа и восемь залов, - а может быть, и больше».
Огромное собрание портретов оставил после себя Натан Воронов. Многие из них хранятся в Национальном художественном музее. Это и коллеги-художники, и передовики труда, и музыканты, и даже работники ГАИ. Почему же из всего этого богатства Екатерина Изофатова выбрала именно Пастунину?
- Портрет был выбран по разным причинам, однозначно ответить сложно. Во-первых, была задача показать разнообразие портрета эпохи оттепели - от простого труженика до представителя творческой профессии. У Воронова, в его галерее портретов есть эта полифония - как и у Ахремчика. Меня привлекла сценичность портрета, его необычное композиционное решение, горизонтальный формат. И, конечно же, вопрос качества. Мне хотелось сделать выставку не столько идеологически правильной, сколько эстетски красивой. Но признаюсь – выбор этого полотна во многом был импровизацией.
- Эта сильная, властная женщина склонила чашу весов в свою сторону?
- Может быть, и так, - улыбается Екатерина Викторовна. - Она-то как никто ощущает магию произведений искусства. Магию, которую ни годы, ни забвение неспособны победить.
Я помню эти глаза тридцать с лишним лет спустя, когда Тамара Михайловна почти ослепла, и чтобы сделать простейшую запись в журнале, ей нужно было вооружиться лупой. Но глаза были все такими же пронзительными, ярко-голубыми. Не представляю, как она без очков ежедневно добиралась в консерваторию, где она преподавала вокал на факультете общественных профессий. Из-за этого мы с ней и познакомились. Я – студентка композиции – увлекалась пением и с наслаждением ходила к ней на уроки. Она, мне кажется, с удовольствием со мной занималась.
Концертмейстером у нас была Вера Юлиановна – дочь первого белорусского музыковеда Юлиана Николаевича Дрейзина. Он прославился тем, что перевел на белорусский язык либретто «Кармен», «Фауста», «Севильского цирюльника» и других классических опер. В тридцатые годы XX столетия все оперные спектакли в Театре оперы и балета БССР шли на белорусском языке.
Тамара Михайловна Пастунина поступила в театр позже - в 1952 году. Коренная гомельчанка, она пережила войну в Ашхабаде, с 1945 по 1948 год работала в местном оперном театре, а затем уехала в Москву учиться пению. Поступила в Музыкально-педагогический институт имени Гнесиных, но с последнего курса уехала в Минск. Здесь и закончила консерваторию, будучи уже солисткой Большого театра БССР.
Это было время больших голосов и больших планов. В 1950 году в ГАБТе впервые после войны поставили «Царскую невесту» Римского-Корсакова - спектакль-долгожитель, продержавшийся на белорусской сцене 65 лет. Партию Марфы в нем исполняла заслуженная артистка БССР Нина Гусельникова. Она же пела партии Антониды («Иван Сусанин»), Микаэлы («Кармен»), Джильды («Риголетто»), Виолетты («Травиата»), Розины («Севильский цирюльник»), а коронной ее партией была Лакме в одноименной опере Делиба.
В 1952 году Гусельникову пригласили в Большой театр СССР, а на ее место взяли красавицу Тамару Пастунину, у которой, по воспоминаниям современников, был удивительный голос – гибкий, звончатый и одновременно теплый по тембру. Был у нее и драматический талант.
Именно Пастунина пела Антониду в тот незабываемый вечер 8 апреля 1953 года, когда на гастроли в Минск приехал прославленный русский бас Максим Дормидонтович Михайлов. Он исполнил партию Сусанина и даже сфотографировался на память вместе с Тамарой Пастуниной и Раисой Осипенко.
Удивительно хороша была Пастунина и в роли Лейлы в «Искателях жемчуга» Бизе.
А вот Марфочку в опере Тикоцкого «Девушка с Полесья» на декаде в Москве поручили Тамаре Нижниковой. Может быть, потому, что она как раз в 1955 году вступила в КПСС, а Пастунина до конца своих дней оставалась беспартийной. Это событие стало решающим в жизни обеих певиц. Карьера Нижниковой стремительно двинулась вверх, а Пастунина все чаще оказывалась второй.
Закончилась эта история довольно грустно. Однажды ее попросили спеть партию Марфы в «больной день», когда певицам выступать категорически запрещено. Театр был на гастролях, и она решила выручить родной коллектив. Может быть, если бы это была не Марфа, а Марфочка, все бы обошлось, но это была именно Марфа в «Царской невесте». Ее любимая партия – головокружительно трудная, требующая от певицы полной отдачи голоса и душевных сил. И голос не выдержал…
Десять лет после этого Пастунина работала в филармонии. Затем перешла на педагогическую работу.
Знаменательно, что Натан Воронов изобразил именно в партии Марфы. 1956 год – расцвет ее таланта. Ей было всего тридцать два, и казалось, жизнь всегда будет одарять ее только лучшими своими дарами. Сильная, яркая, властная, она совсем не выглядит той «жертвенной красотой», какой должна быть Марфа по замыслу Римского-Корсакова. Она действительно царская невеста…
В тот октябрьский день 1981 года, когда мы ее хоронили, я узнала, что они с Вороновым были соседями. Оба жили в доме № 37 по Ленинскому проспекту, в котором обитал и Дмитрий Смольский, и многие другие деятели культуры. Воронов в 1970-ых годах переехал, а она так и осталась жить в доме на Круглой площади.
Она всегда очень следила за своей внешностью. Вот и в тот роковой день она сделала модную завивку, подновила маникюр. По дороге из парикмахерской ей встретился старый театральный знакомый. Они весело болтали, и вдруг она ойкнула и замертво рухнула на тротуар. Ей было всего 57 лет.
И вот теперь, 37 лет спустя ее портрет на выставке «Современники ХХ. Столетие белорусского портрета». Ее лицо – одно из 150 лиц, собранных вместе в Национальном художественном музее Республики Беларусь. Лучшие художники – от Кругера и Пэна до Людмилы Русовой – создали этот пантеон белорусских лиц. Как сказал доктор исторических наук Александр Гужаловский, «тут можно смело читать лекцию по истории культуры Беларуси». И Пастунина – незаслуженно забытая ее часть.
Впрочем, на этом месте могло бы оказаться и другое полотно. Ведь, по словам куратора выставки кандидата искусствоведения Екатерины Изофатовой, «живописная коллекция Национального художественного музея насчитывает около 400 белорусских портретов XX века. Чтобы их показать, нам пришлось бы задействовать всю пристройку - два этажа и восемь залов, - а может быть, и больше».
Огромное собрание портретов оставил после себя Натан Воронов. Многие из них хранятся в Национальном художественном музее. Это и коллеги-художники, и передовики труда, и музыканты, и даже работники ГАИ. Почему же из всего этого богатства Екатерина Изофатова выбрала именно Пастунину?
- Портрет был выбран по разным причинам, однозначно ответить сложно. Во-первых, была задача показать разнообразие портрета эпохи оттепели - от простого труженика до представителя творческой профессии. У Воронова, в его галерее портретов есть эта полифония - как и у Ахремчика. Меня привлекла сценичность портрета, его необычное композиционное решение, горизонтальный формат. И, конечно же, вопрос качества. Мне хотелось сделать выставку не столько идеологически правильной, сколько эстетски красивой. Но признаюсь – выбор этого полотна во многом был импровизацией.
- Эта сильная, властная женщина склонила чашу весов в свою сторону?
- Может быть, и так, - улыбается Екатерина Викторовна. - Она-то как никто ощущает магию произведений искусства. Магию, которую ни годы, ни забвение неспособны победить.