Жизнь не так проста, как кажется
23.11.2017 08:16:59
Героев этой истории знаю очень хорошо и уже много лет, а потому и представить все, что между ними произошло весной этого года, могу легко, в мельчайших подробностях.
Они случайно встретились в подземном переходе рядом со станцией метро «Московская», там, где киностудия, где всегда, особенно по утрам, многолюдно. Мужчина с картиной под мышкой шел в метро. Он нес большой холст (метр на метр двадцать), завернутый в серую плотную бумагу, перехваченный крест–накрест лохматым рыжим шпагатом. А мужчина, только что вышедший из метро, держал руки в карманах темного плаща, внимательно смотрел себе под ноги, словно боялся испачкать новые блестящие ботинки. Из–под плаща под чисто выбритым подбородком празднично белел воротничок рубашки с расстегнутой верхней пуговицей.
Они не виделись пять лет. Обрадовались. Поздоровались, но не обнялись. Тот, с картиной, тут же несколько суетливо поставил полотно к стене и начал возбужденно говорить. Мужчина в белой рубашке отошел на шаг и смотрел бывшему однокурснику в лицо, на влажно блестящие губы, на ровные зубы, на модную седую щетину, на розовые тугие щеки.
— Они же, черт бы их подрал, покупают только у своих, а я им чужой, хотя и учились вместе. Представляешь? У них заговор против искусства, против таких, как я... Ты слушаешь? У меня за последние три года не купили, хоть сто раз и обещали, ни одной картины. Будто ни жены, ни детей, ни внуков. Будто у меня счет в швейцарском банке, а питаюсь я духом божьим... А с нами, между прочим, дочка с внуком живет... А ты, я слышал, долго в Европе был? Как оно там, у буржуев, — здорово?
— Был, но давно, прошлым летом вернулся. И там все по–разному... Сложно.
— А меня и не приглашают. Хотел вот выставку сделать в музее, не дали. Говорят, что все на три года вперед расписано. Если бы не жена, то и пропали бы. А что ты не на машине? Понимаю, как все, экономишь на бензине...
— Не получается сегодня на машине.
— Правильно, выпьешь, поймают, проблемы... Ты же в гости, я вижу, идешь?
— Не совсем.
— Хочешь, картину покажу? Из последних! Не волнуйся ты так, я потом заверну. Они говорят, что такая живопись сегодня никому не нужна. Говорят, что реализм — вчерашний день, прошлый век.
Художник уже собрался разворачивать оберточную бумагу, но узел на рыжем шпагате затянулся так, что без ножа не развязать.
— Анатолий, не надо, меня ждут. Ты прости, может, в другой раз как–нибудь покажешь.
— Серега, второго раза может не быть! Сегодня жив, а через день — капут! Все сейчас на нервах, нет никакой уверенности, что завтра проснешься и с кровати сможешь подняться. Слушай, а запиши мой новый телефон, может, кому скажешь там, в Европе, что есть такой хороший художник.
Кругом шли люди, обходили художника и его однокурсника, бросая на них недовольные взгляды, так как они мешали однообразному напряженному движению. Стояли, как две разбитые машины, посередине шоссе.
Художник продолжал «грузить» своего бывшего однокурсника, рассказывая, как у него все плохо, как не повезло дочери с мужем, а им с зятем. Как много приходится платить за мастерскую, как все вокруг «скурвились» и каждый гребет лишь под себя. Потом сказал громко, так, чтобы и прохожие услышали, что он родился не в то время и не в той стране... Что жизнь — гадость, давно потерявшая всякий смысл.
— Анатолий, дорогой, не кричи так, я опаздываю, давай свой новый телефон.
Художник не смог вспомнить собственный номер и замолчал. Спохватился, но тут же обрадовался и быстро вытащил из кармана самодельную визитку — прямоугольник плотной бумаги, на котором чернели цифры и буквы, написанные тушью:
— Только ты, Сережа, обязательно позвони. Я на тебя надеюсь.
Сергей пообещал.
Художник довольно засмеялся, крепко пожал узкую и холодную ладонь. Посмотрел в лицо бывшему однокурснику.
— Серый, ты какой–то, как эта бумага... Может, это свет здесь такой — неживой. Надеюсь, что хоть у тебя все хорошо?
— Освещение такое... Все у меня хорошо. Пока! — мужчина в сером плаще медленно повернулся и пошел.
Не мог он, да и не хотел говорить бывшему однокурснику, что спешит на маршрутку до Боровлян, что едет на очередной сеанс облучения.
Художник подхватил полотно, повернулся и с завистью глянул на прямую спину однокурсника.
ladzimir@источник
Они случайно встретились в подземном переходе рядом со станцией метро «Московская», там, где киностудия, где всегда, особенно по утрам, многолюдно. Мужчина с картиной под мышкой шел в метро. Он нес большой холст (метр на метр двадцать), завернутый в серую плотную бумагу, перехваченный крест–накрест лохматым рыжим шпагатом. А мужчина, только что вышедший из метро, держал руки в карманах темного плаща, внимательно смотрел себе под ноги, словно боялся испачкать новые блестящие ботинки. Из–под плаща под чисто выбритым подбородком празднично белел воротничок рубашки с расстегнутой верхней пуговицей.
— Они же, черт бы их подрал, покупают только у своих, а я им чужой, хотя и учились вместе. Представляешь? У них заговор против искусства, против таких, как я... Ты слушаешь? У меня за последние три года не купили, хоть сто раз и обещали, ни одной картины. Будто ни жены, ни детей, ни внуков. Будто у меня счет в швейцарском банке, а питаюсь я духом божьим... А с нами, между прочим, дочка с внуком живет... А ты, я слышал, долго в Европе был? Как оно там, у буржуев, — здорово?
— Был, но давно, прошлым летом вернулся. И там все по–разному... Сложно.
— А меня и не приглашают. Хотел вот выставку сделать в музее, не дали. Говорят, что все на три года вперед расписано. Если бы не жена, то и пропали бы. А что ты не на машине? Понимаю, как все, экономишь на бензине...
— Не получается сегодня на машине.
— Правильно, выпьешь, поймают, проблемы... Ты же в гости, я вижу, идешь?
— Не совсем.
— Хочешь, картину покажу? Из последних! Не волнуйся ты так, я потом заверну. Они говорят, что такая живопись сегодня никому не нужна. Говорят, что реализм — вчерашний день, прошлый век.
Художник уже собрался разворачивать оберточную бумагу, но узел на рыжем шпагате затянулся так, что без ножа не развязать.
— Анатолий, не надо, меня ждут. Ты прости, может, в другой раз как–нибудь покажешь.
— Серега, второго раза может не быть! Сегодня жив, а через день — капут! Все сейчас на нервах, нет никакой уверенности, что завтра проснешься и с кровати сможешь подняться. Слушай, а запиши мой новый телефон, может, кому скажешь там, в Европе, что есть такой хороший художник.
Кругом шли люди, обходили художника и его однокурсника, бросая на них недовольные взгляды, так как они мешали однообразному напряженному движению. Стояли, как две разбитые машины, посередине шоссе.
Художник продолжал «грузить» своего бывшего однокурсника, рассказывая, как у него все плохо, как не повезло дочери с мужем, а им с зятем. Как много приходится платить за мастерскую, как все вокруг «скурвились» и каждый гребет лишь под себя. Потом сказал громко, так, чтобы и прохожие услышали, что он родился не в то время и не в той стране... Что жизнь — гадость, давно потерявшая всякий смысл.
— Анатолий, дорогой, не кричи так, я опаздываю, давай свой новый телефон.
Художник не смог вспомнить собственный номер и замолчал. Спохватился, но тут же обрадовался и быстро вытащил из кармана самодельную визитку — прямоугольник плотной бумаги, на котором чернели цифры и буквы, написанные тушью:
— Только ты, Сережа, обязательно позвони. Я на тебя надеюсь.
Сергей пообещал.
— Серый, ты какой–то, как эта бумага... Может, это свет здесь такой — неживой. Надеюсь, что хоть у тебя все хорошо?
— Освещение такое... Все у меня хорошо. Пока! — мужчина в сером плаще медленно повернулся и пошел.
Не мог он, да и не хотел говорить бывшему однокурснику, что спешит на маршрутку до Боровлян, что едет на очередной сеанс облучения.
Художник подхватил полотно, повернулся и с завистью глянул на прямую спину однокурсника.
ladzimir@источник