«Прайсці праз вернасць»: к 110-летию Максима Танка

Кто-то скажет «белорусский Маяковский», а вот Якуб Колас сравнивал его с могучим дубом, чьи корни уходят глубоко в родную землю. Боец и романтик, человек величайшего дара и величайшей скромности, народный поэт Беларуси Максим Танк, один из самых известных авторов советской литературы, новому поколению читателей, может, и знаком поверхностно — в рамках школьной программы. Но настоящие ценители знают: хочешь чистых горячих чувств, бескомпромиссной правды, тонкой лирики — бери в руки томик Танка…

Рисунок Олега КАРПОВИЧА.

Над жыццём, укрытым арыштанцкай світкай…

Родился он в деревне Пильковщина под Мяделем в 1912 году в семье зажиточных крестьян, при рождении носил имя Евгений Скурко. В Первую мировую отца призвали в армию, военные дороги привели его в Москву. Туда же выехала, спасаясь от немцев, жена с сыном Женей. Московская жизнь закончилась через несколько лет, после Октябрьской революции. Семья вернулась в Западную Белоруссию, отданную к тому моменту Польше по Рижскому мирному договору. Об этом факте в биографии Максима Танка говорится, как правило, вскользь, без объяснений: уехали и уехали, — хотя причины просты. В 1921 — 1922 годах в Советской России разразился чудовищный голод: Первая мировая и Гражданская война, страшная засуха, какой раньше не видели, — все вместе превратилось в ужасающее бедствие, унесшее миллионы жизней. Куда могла в этом всеобщем кошмаре податься семья потомственных крестьян, трудяг белорусов — конечно, на родную землю, в надежде, что уж она так или иначе прокормит. Однако жизнь «за польскiм часам» ни сытости, ни благополучия народу не принесла. Да и учиться на родном языке не давали: поляки закрывали белорусские школы, запрещали даже самодеятельные театры, если спектакли ставились на «мове». Неудивительно, что еще подростком будущий поэт вошел в коммунистический союз молодежи, ставивший целью освобождение своей земли от панства. Это и определило его дальнейшую судьбу.

В 19 лет в Вильно близко сошелся с Григорием Ширмой — этнографом и фольклористом, с которым потом дружил всю жизнь. На квартире у Ширмы располагалось нелегальное «Министерство культуры Западной Белоруссии», читались стихи Коласа и Купалы, в такой атмосфере невозможно было самому не обратиться к перу и бумаге. Откуда же взялся псевдоним Максим Танк? Первые десятилетия ХХ века — время пассионариев, эпоха бурления идей, острого, сумасшедшего, кипящего романтизма. Разве могло это яростное кипение не затронуть юного поэта с горячим сердцем?

С самых первых творческих шагов он искал френоним — имя, которое будет наиболее полно и ярко отражать его внутреннюю сущность. Сперва печатался под псевдонимом Буря, затем — Гранит. И вот наконец появился Танк как воплощение характера и сути: железная махина, наводившая на врагов панический ужас во время Первой мировой. 

А имя Максим было взято поэтом в честь «буревестника» Максима Горького, которым зачитывался, как и Маяковским. И одними из первых строк были брошенные в ответ польскому министру внутренних дел Скульскому, уверявшему, что через десяток лет на территории Усходнiх Крэсаў со свечкой будет не найти белорусов:

Калi няма на свеце 
маёй мовы,
Майго народа 
i мяне самога, —
Дык для каго 
будуеце, панове,
Канцлагеры, катоўнi
i астрогi? 

О том, как жилось белорусскому народу при режиме Пилсудского, рассказывают строки многих стихотворений Максима Танка и поэма «Нарочь». Несмотря на все запреты и слежку дефензивы за молодыми коммунистами, он работал инструктором ЦК комсомола Западной Белоруссии, публиковался в легальных и нелегальных рукописных журналах, участвовал в праздновании юбилеев запрещенных поляками Купалы и Коласа, выступал на литературных вечерах и имел огромный успех: в Вильно Максим Танк считался некоронованным королем поэтов. Был не единожды арестован, первый раз еще гимназистом, в 1932 году. В Лукишках — виленской тюрьме — провел в общей сложности три года:

І ноч прышла з прадмесця, вуліц,
палезла на званіцы, вышкі.
Сабакам чорным вецер скуліць
пад шэрым мурам пад Лукішскім...

Прямо там создавал рукописный тюремный журнал «Краты» — бумагу и чернила добывали ему осужденные по уголовным статьям: «политическим» подобное иметь не полагалось. В 1936 году вышел первый сборник поэта «На этапах», составленный из стихов, написанных в заключении. Деньги на печать нашел Григорий Ширма под видом пожертвований на издание «сборника песен». Что ж, белорусский народный мелос со всем своим лиризмом действительно отразился в этих стихах:

…Толькі доля шэрай разаткала ніткай
Паясок апошні, 
вузкі паясок...
Над жыццём, укрытым арыштанцкай світкай,
Расцвітаў зарою сіні васілёк...
Не кукуй, зязюля, хоць так ныюць грудзі,
Не губляй ты песень у глушы лясоў.
Паўшых за свабоду 
край наш не забудзе,
I народ адпомсціць 
за сваіх сыноў.

Сборник польская цензура конфисковала на другой же день после выпуска, сохранить удалось не больше двухсот книг. «Два экзэмпляры я схапіў з друкарні і хутчэй занёс на пошту і выслаў на адрас акадэміі, у Мінск, Купалу і Коласу...» — вспоминал Максим Танк. Точно так же подпал под запрет и второй его сборник «Журавінавы цвет», конфисковали и изданную отдельной брошюрой поэму «Нарочь», которая распространялась нелегально.

РИСУНОК ОЛЕГА КАРПОВИЧА.

В 1939 году поэт дождался наконец того, к чему так стремился, ради чего не пожалел сил и молодости: Западная Белоруссия наконец-то вернулась домой, с польским игом было покончено. Случилось это 17 сентября, в день рождения поэта — самый символичный, самый желанный, лучший подарок тому, кто не щадил себя ради великой цели.

Сягоння ўсё праверылі ў агні мы…

В годы Великой Отечественной войны Максим Танк оказался на Брянском фронте, работал в газете «За Савецкую Беларусь» вместе с друзьями-писателями — Пименом Панченко, Петрусем Бровкой, Кондратом Крапивой и Михасем Лыньковым, — с которыми до конца жизни был не разлей вода…

Сягоння ўсё праверылі 
ў агні мы:
стальную зброю, 
дружбу і сцягі.
Ты будзеш жыць, 
квітнець, мая радзіма!
Дарма груган 
над хмарамі сівымі
вядзе свае 
смяротныя кругі.

После войны честный и скромный Танк, никогда не просивший никаких почестей, раз за разом получает назначения: редактором сатирического журнала «Вожык», затем — главным редактором журнала «Полымя», где проработает почти два десятилетия. Много переводит, экспериментирует в поэзии: чем дальше, тем больше у него историй, рассказанных верлибром. Как и в молодости, заниматься только и исключительно творчеством у поэта не получается, много сил и времени отнимает общественная деятельность. Только в работе белорусской делегации в ООН он принимает участие трижды.


В 1965 году становится председателем Верховного Совета республики, в 1966‑м возглавляет Союз писателей Беларуси. Функционер, бюрократ, зазнался и исписался? Как бы не так! Поэт всегда остается поэтом, но помнит и о том, что кто-то должен делать дело, а не только заниматься чистым искусством, мертворожденным, оторванным от жизни. Скромность и ответственность — по-прежнему его главные качества, за то его и ценят.

Я спытаў чалавека,
Які прайшоў праз агонь,
І воды,
І медныя трубы:
— Што самае цяжкое
На гэтым свеце?
І ён адказаў:
— Прайсці праз вернасць.

Верность идеалам Максим Танк сохранил, несмотря ни на что, хотя после распада Советского Союза и не был нужен новым «хозяевам жизни», легко выпихнувшим народного поэта Беларуси на обочину. А до возрождения, до расцвета независимой, счастливой страны, увы, не дожил — не успел: в 1995‑м его не стало.

Вось раніца цixa лягла на падлогу...
У дальні паход свае песні бяру.
Іх трэба рассеяць вясной па разлогах.
I заўтра на струнах, на новых дарогах
прыдзецца яшчэ апяваць Беларусь.

Можно сказать, что эти строки Максима Танка — завещание всем нам.

Шчасце
Простае шчасце людское,
Так, як і наша з табою,
Пэўна, складаецца з солі,
З хлеба, сабранага ў полі,
З поту, з дарожнага пылу,
З роднага небасхілу,
З дружбы, мацнейшай ад смерці,
З песні... І так мне здаецца:
Каб з чаго іншага скласці,
Дык ці было б яно шчасцем?

ovsepyan@sb.by