Первая скрипка

Она появляется на сцене, когда весь оркестр уже сидит перед пюпитрами на своих местах и ждет дирижера. Но он, дирижер, выйдет к залу только после нее, первой скрипки, после того, как по ее звуку «ля» окончательно настроятся все оркестранты. А также утонет в партере последний зрительский шепоток. Таков концертный этикет, которого придерживаются все знаменитые симфонические оркестры мира. Потому что именно на первую скрипку возложена миссия быть лицом оркестра — во всех смыслах, разумеется. Юлия Стефанович стала первой скрипкой Государственного академического симфонического оркестра Белгосфилармонии всего несколько лет назад, выиграв серьезный конкурс на это место, но ее появление на первом номере пюпитра было моментально признано музыкантами. А что до публики, то мы просто заворожены, покорены, причем не только ее великолепными соло, ее виртуозной игрой на инструменте, но и утонченными и в то же время величественными манерами молодой скрипачки. К тому же дорогие вечерние платья, аристократическая прическа, королевская осанка... А знаете, это много значит для артиста — классическое искусство, хотите вы или нет, требует определенной внешней респектабельности. Главный дирижер оркестра маэстро Александр Анисимов вообще говорит, что из двух талантов он выберет красивого — матушка–сцена требует! А первой скрипкой своего оркестра, мне кажется, он просто гордится: «Юлия Стефанович — прирожденный сольный музыкант, она изумительный скрипач, а самое главное — персона. Что это значит? В ней есть сдержанность, затаенность и в то же время какая–то очень красивая гармония. Ее профессионализм отмечается всеми дирижерами. Например, Юрий Кочнев, народный артист России, который работал с нашим оркестром, назвал ее просто академиком в юбке, настолько она его поразила!»

Два дня назад симфонический оркестр, завершив сезон, уехал на гастроли в Германию. Так что интервью с Юлией Стефанович состоялось у нас практически на чемоданах.

— Юлия, вы занимаетесь спортом? У вас такая... выправка! Спина, шея... Словом, великолепная осанка! И артистизм, женственность... Вы, помню, первая смело ввели моду на обнаженные плечи на сцене. Плюс ваша гладкая прическа... Классический образ!

— Спасибо, это не похоже на дежурный комплимент.

— Ни в коем случае! Расскажите, Юля, о себе. Вы родились в Барановичах, учились в обыкновенной музыкальной школе, верно? А потом приехали в Минск и стали первой скрипкой лучшего симфонического оркестра страны. А что было между этими фактами биографии? Как произошел скачок?

— Ну я не просто училась, я уже в школе «подавала надежды». И родители, и педагог участвовали в моей судьбе: возили на прослушивание в Минск. Но в колледж при академии музыки отдали не сразу — пожалели девочку. Так что я приехала в столицу только в 14 лет, поселилась в общежитие и окунулась во взрослую жизнь.

— А когда музыку полюбили осознанно? Майя Плисецкая отвечала на этот вопрос, о балете, естественно, так: «Полюбила через боль».

— Я в этом отношении не исключение. У меня тоже любовь пришла, когда начались серьезные занятия в колледже. Меня будто вдруг что–то начало вести. Нет, я и раньше скрипку любила, но могла отложить занятия из–за других дел. А вот с того периода, помню, она стала в моей жизни на первом месте. К тому же у меня был чуткий педагог Андрей Борисович Ямпольский.

— Вообще, музыкант — это... Продолжите фразу, пожалуйста.

— Это — занятия. Бесконечные, многочасовые занятия. Еще в школе бытовала у нас такая фраза: «На скрипке даже просто играть сложно». Я с отрочества очутилась в серьезной конкурентной среде, поэтому приходилось работать много. В 1997 году стала дипломантом международного конкурса скрипачей имени Шимановского в Лодзи — сразу после окончания академии музыки (с красным дипломом, кстати). Потом магистратура, потом работа в оркестре оперного театра, где начинала с последнего пульта. Но недолго, правда, всего полгодика.

— Где работать интереснее — в оперном или в филармоническом оркестре?

— Специфика, стиль работы, даже режим в них совершенно разный, так что сравнивать нет смысла. А «кухня»... Как в любом большом коллективе, есть нюансы. Так сказать, человеческий фактор... Но самое главное — сцена. Я и сцена. В тебе этот узел должен прочно завязаться. Конечно, оркестровая яма в оперном музыканта бережет... Зато сцена в филармонии мобилизует! Лично у меня психологический переход произошел безболезненно — это явно мое!

— Гастроли не утомляют?

— Обожаю! Да, ездим на автобусе, как все нормальные белорусские артисты. Приезжаем в три часа дня, на сцену выходим в семь вечера. Замечательно! Пока здоровье не подводит. Конечно, гастроли в первую очередь — это заработок. Плюс огромный шанс увидеть мир. В последний раз — Германия, Нидерланды. Хороших залов было немного, в основном импровизированная сцена. Но это на данных гастролях. Когда ездили в Испанию, всегда были шикарные залы: Барселона, Сарагоса.

— Объективно вы можете оценить оркестр Белгосфилармонии? Вот скажите, мы можем конкурировать среди музыкантов Европы?

— При определенных вложениях сил. Хотя очень мешает конъюнктура рынка — она ведь не такая уж объективная. 10% музыкантов и коллективов владеют 90% гастролей. С другой стороны, там действительно собраны хорошие музыканты и у них действительно есть качество! Звук, слаженность — нам даже на это надо еще обращать внимание. Потому что хороший оркестр — это много–много компонентов. И создается он не за один день. Требуется большая кропотливая работа. А у нас — вспышками. Хотя музыканты хотят работать. Но вот, между прочим, есть и такая проблема — инструменты. Без них никуда. Хороший оркестр не возьмет музыканта с плохим инструментом.

— А они собственные, что ли? У каждого — свой?

— У струнников — да. Духовые принадлежат оркестру.

— Вот как... А как вы относитесь к совмещению дирижерами разных оркестров?

— Востребованность — это заветная мечта любого артиста. Артист — патриот сцены. Она — его родина. Куда зовут, туда и мчишься, и любишь, и отдаешь сокровенное... Мы работаем с дирижерами, которых нам предлагают. Впрочем, нам интересно и с другими, не только с главным. Но с одним условием: если он хороший музыкант и может что–то дать.

— А бывали ситуации, когда оркестр переставал повиноваться дирижеру?

— Если за пультом стоит профессионал, который знает музыку и знает, чего хочет, оркестр никогда не позволит себе неповиновения. А если это все же происходит, то не по нашей вине: препятствий во взаимопонимании с дирижером быть не может, если он не беспомощный дилетант. Волна негативизма иногда идет... Хотя так быть и не должно, но после концерта иногда говорят: «Оркестр вытянул дирижера... В силу опытности». Но у нас сейчас оркестр здорово омолодился — и это тоже проблема. А молодежь (хотя я тоже «молодежь») сейчас очень амбициозная, каждый со своим мнением.

— Скажите, как вы думаете, а современные исполнители могли бы соревноваться с Паганини?

— А кто знает, как он играл на самом деле? Не удивляйтесь, но произведения, которые он писал, сегодня с успехом исполняются в музыкальной школе. Паганини — это легенда, миф... Вы знаете, например, о том, что тогда был другой инструментарий, гораздо менее приспособленный, чем теперь: совсем иные смычки — они были выгнутые, иные струны — жильные. Я, честно признаться, не представляю даже, как раньше играли все, что написано в нотах... Или же это было совсем другое качество исполнения, или действительно надо было иметь что–то дьявольское в руках, чтобы добиться качества!

— Или третье: очень образованная публика, которая умела слушать музыку. А вот поговорим на такую тему: вас не шокирует, что сейчас в оценке исполнительского искусства превалируют технические данные?

— Куда ж от этого денешься? Вообще в мире, в Европе исполнительский уровень очень высокий. Максим Венгеров, Софи Муттер и потом еще столько молодежи, что затрудняюсь фамилии назвать.

— А Ванесса Мэй?

— Кто знает... Похоже на шоу... Я, к сожалению, не слышала ни одной классической программы в ее исполнении. А это — лакмусовая бумажка.

— Так что вы вкладываете в понятие «хороший исполнитель»?

— Техническая оснащенность — без этого все равно никуда не денешься, это все равно стоит на первом месте. На втором: звучит — не звучит. Это то, что заложено, дано природой — чувство звука. Дальше идет то, что называется модой, харизмой, психологией, а проще говоря, берет за душу или не берет. Бывает, от игры — мурашки по коже, причем не от каждого блестящего исполнения. Можно добиться этого, конечно, работой, но у работы, понимаете, есть предел. А если дано природой, то власть над залом будет беспредельна. Видимо, именно этим трансцендентным качеством обладал Паганини. Хотя, повторю, музыка — такой субстант... Раз и навсегда данного мнения здесь быть не может.

— Как вашу профессию воспринимают окружающие вас люди?

— Иногда смотрят как на инопланетянку... Другие обывательски: мол, работа непыльная. Преклонения не припомню что–то в свой адрес.

— А когда–то Пушкин писал: «Нас мало избранных, счастливцев праздных...» Это, если помните, произносит Моцарт, рассуждая перед Сальери о божественной сладости творчества. И вскоре погибает...

— Да, мало кто понимает, сколько крови, пота, жизни стоит эта «легкость»...

— Говорят, что настоящие музыканты любят репетиции больше, чем концерты. Верно?

— Верно. Потому что концерты — это праздник, но такими словами лучше не разбрасываться. А репетиции — это жизнь, и здесь многое зависит от дирижера. Очень часто есть неудовлетворенность: приходишь и уходишь с того же места, не продвинувшись, и жалеешь о потерянном времени. К нам приезжают дирижеры из разных стран. Но лучше всего оркестр играет под управлением маэстро Александра Анисимова. Дирижером надо родиться, потому что эта работа требует колоссальной отдачи. Музыку на самом деле во время концерта делает дирижер и только дирижер: своей собственной энергией, душой, силой воли, целеустремленностью. Мы же играем партии, и все. А он объединяет это море звуков. От хорошего концерта отдача колоссальная. Иногда я после концерта выхожу в такой эйфории, что, кажется, горы сверну... Я очень благодарна Анисимову.

— Личность определяется теми целями, которые перед собой ставит. Вы не хотели бы стать солисткой?

— Хотела бы. Да, оркестр добавляет опыта... Зато качество игры, блеск, как бы выразиться, оркестровая игра усредняет, что ли. Но у меня есть возможность выступать соло, надо только подготовиться.

— А предпочтения в музыке?..

— Их нет. Чем больше играю, вникаю, тем больше люблю ее всю.

— «Первая скрипка» — это выражение пошло в широкий обиход как идиоматическое, а что конкретно оно обозначает у оркестрантов?

— Выйти, дать «ля», настроить — это формальная сторона дела. Остальная моя работа — я просто должна быть лучшей.

— У вас это получается. Успехов!