Он никогда не мешал партнерам...

Осенью 1951 года завсегдатаи минского кафе «Весна» (теперь там «Планета суши») несколько дней подряд могли наблюдать пару странных посетителей — зрелого и совсем еще юного, мальчишку. Смущаясь, молодой читал английские стихи, старался «с выражением», но то и дело сбивался, переживая, что с должным «выражением» не выходит. Спутник нервничал, уговаривая парня «просто читать», но тому упорно хотелось показать себя с лучшей стороны — еще бы, ведь перед ним сидел сам знаменитый Кистов! Яростный Отелло и будущий король Лир — именно его монологи студент Минского пединститута иностранных языков и декламировал актеру, пытавшемуся прочувствовать Шекспира в оригинале. После Кистов разыскал всевозможные переводы известной трагедии на русский язык, а потом и весь коллектив своего театра, от режиссера и актеров до гримеров и осветителей, заставил изучать шекспировскую эпоху, быт и нравы средневековой Англии. Перечить бывшему директору труппа Русского театра не смела и уж тем более не могла противостоять такому фанатику сцены, каким был этот человек. Ну и, в конце концов, задача предстояла действительно не из легких: театр собирался ставить «Короля Лира», пьесу, которая, по мнению тогдашних критиков, театральным подмосткам еще никогда не поддавалась...

«Я видел много, много Лиров»...

«У нас в Англии принято считать, что роль короля Лира невыполнима — слишком сложен образ, — писал через два года главный режиссер Лондонского художественного театра и директор Королевской академии драматического искусства в Лондоне Джон Ферналд, познакомившийся с артистами нашего Русского театра во время их гастролей в Ленинграде. — Однако г–н Кистов был великолепен! Я видел много, много «Лиров» и всегда был разочарован, за исключением двух последних спектаклей. Первый случай, когда эту роль исполнял английский актер Дональд Уолфит, второй случай был в Ленинграде, когда я видел исполнение этой же роли г–ном Кистовым... Какой у него изумительный голос! Большинство великих актеров обладали глубокими, богатыми голосами. Именно такой голос у г–на Кистова».

В минских архивах хранятся экземпляры английских журналов, где критики азартно описывают свой восторг от Александра Кистова, сохранилось и вдохновенное письмо, присланное г–ном Ферналдом на адрес так поразившего его белорусского театра. Ответ Кистова был честным и подробным: «Весь наш коллектив в течение длительного времени готовился к этому спектаклю... Перечень книг, которые мы прочли и изучили, занял бы несколько страниц. Тут были труды английских, французских, русских и других литераторов, шекспироведов, книги по истории театра, истории костюма... Видите ли, Шекспир создал гениальную по простоте трагедию, но я думаю, со мной согласятся многие актеры: самое сложное — создавать на сцене эту гениальную простоту».

Да уж, театр тогда был делом серьезным и основательным... Или просто людей, так фанатично ему преданных, полвека назад было больше? Даже в своих нежнейших письмах жене Далиле Наумовне и «милому котенку доче моей родненькой Наташечке» Кистов не мог обойтись без размышлений над своими новыми (нередко — так и несыгранными) ролями. Без мучительных сравнений себя и своих коллег с другими артистами, спектакли которых довелось увидеть во время гастрольных поездок... Современники Александра Федоровича вспоминают, как часто он бродил по опустевшим кварталам спящего Минска, пытаясь вживаться в своих персонажей, — когда уже ничто не могло отвлечь его от сосредоточенного ожидания творческого вдохновения (и привлечь случайных свидетелей). Толстенные пачки исчерканных заметок (писалось–то для себя — вряд ли Кистов когда–либо предполагал, что все это будет тщательно собрано и передано на «вечное хранение») подтверждают, насколько непростой и важной была для него эта профессия. «Репетируйте для себя, ищите внутреннюю жизнь. Дома надо готовить материал для репетиций! — читаю я на пожелтевших листках, хотя разобрать почерк этого одержимого человека не так просто. — Больше требовательности к себе, изгнать чванство и зазнайство, изгнать покой! Актерский эгоизм — мешать партнеру! В театре не должно быть скучающих глаз!..» Скажете, банально, затерто? Но для него все это было буквальным и выстраданным... Говорят, Кистов даже пытался договориться с сотрудниками минского ботанического сада о выведении нового сорта розы под названием «театральная белорусская»! При том, что когда–то он страстно мечтал совсем не о театре — об армии.

Король–рыбак

Автобиография, приложенная к документам, рекомендующим Кистова в депутаты Горсовета в 1948 году, скупа на эмоции, но все еще хранит его выговор «потомственного пролетария» (самая отчаянная гадалка не предсказала бы волжскому мальчишке из многодетной семьи бурлака–грузчика судьбу аристократа сцены!):

«Я, Кистов Александр Федорович, родился в 1903 году в г. Царицын (ныне Сталинград). Отец работал грузчиком–рабочим на Волге, мать работала тоже на баржах, а после стала домохозяйкой. Отец помер в 1938 году инвалидом труда, мать погибла в 1942 в Сталинграде. Я окончил два класса приходского училища и вынужден был с 10 лет искать заработка самостоятельно...»

Кем он только не был! Мальчиком на побегушках в бакалейной лавке, на рыбном лабазе, в порту, подмастерьем в переплетной мастерской, дальше — в типографии, торговал газетами и разносил телеграммы, после революции даже пытался писать передовицы в местную газету... Пописывал Кистов заметки и позже, уже студентом Ленинградского института сценических искусств (куда он поступил буквально под давлением райкома комсомола, где активно занимался художественной самодеятельностью с пионерами). Сохранился даже набросок текста для средневолжской краевой газеты о самом себе:

«В 20–м вступил оголец в комсомол и сразу же — добровольцем на фронт. Фронтовики и комсомольцы заметили: что–то выходит у парня. Да и самого его потянуло учиться в театральную студию, просто из любопытства: а чему там учат? Студия понравилась, но актером быть и не думал. В армии казалось лучше.

...Смотрели, смотрели на меня ребята, да и сказали:

— Валяй учиться на актера. Хочешь путевку в Питер? Учись!

Учиться–то хотелось, но только не в театре.

— Может, ребята, на физкультурного инструктора пустите? Спорт больно люблю...

В райкоме настойчиво повторили:

— Езжай учиться на актера. Нужны нам свои люди в искусстве»...

Своим в искусстве Кистов стал очень скоро — уже в 1935–м его пригласили в Московский реалистический театр под руководством Охлопкова, через три года (как описывает это он сам) «Московским комитетом ВКП (б) был переброшен в театр им. Моссовета» — к Юрию Завадскому, а в 1944–м его назначают директором Государственного русского театра БССР и посылают в Могилев, где обосновалась немногочисленная труппа артистов. По сути, посылают создавать театр заново.

Жестокая слава

Уже через год в театре было все — не только полноценный актерский состав и репертуар, но даже производственные цехи. И Кистов просит освободить его от директорской должности, чтобы отдаться лицедейству целиком.

Возможно, профессия, которой он был так предан, в конце концов его и уничтожила... Александр Федорович не отказывался ни от одной из ролей, которые ему предлагали, настойчиво пытаясь доказать, что новое актерское поколение, пришедшее на смену «старорежимным лицедеям», лучше, талантливее и прогрессивнее (даже, говорят, мечтал написать повесть об этом). Однако пьесы–«времянки» о шаблонных строителях «светлого будущего», коих на долю коллег–ровесников Кистова выпало великое множество, не находили отклика у зрителей. Александр Федорович был в отчаянии...

«Представьте: зрительный зал завороженно следит за происходящим на сцене, ни шороха, ни кашля, ни скрипа рассохшихся стульев, напряженная тишина... Как же, как этого добиться?» — без конца спрашивал он себя в своих исчерканных записках...

Ему таки удалось этого добиться. После премьеры «Короля Лира» на сцене Русского критики отмечали просто звенящую тишину в театральном зале. О ней, этой поразительной тишине, писали потом и в московских газетах (в 1955 году Русский театр с триумфом показал своего «Лира» на Декаде белорусского искусства в Москве), и в прессе союзных республик. Тогда наши артисты часто гастролировали и почти 10 лет без своего знаменитого «Лира» горьковцы никуда не выезжали (после московской Декады театру как раз и присвоили имя великого пролетарского писателя)... Но в 1957 году в 11–м номере журнала «Театр» появилась разгромная статья московского режиссера Андрея Гончарова, критиковавшего неожиданно «захалтурившего» Кистова. Вскоре после этого Александра Федоровича увезли в больницу — у него обнаружился рак...

За несколько дней до смерти он обещал своим зрителям «нового Лира», мечтал, как сыграет Прометея. Увы... Гроб народного артиста БССР Александра Кистова укрыли той самой пурпурной королевской мантией, в которой он столько раз появлялся на сцене Русского театра. Что от него, одержимого короля, осталось сейчас? Несколько писем благодарных зрителей (оцените, как они его назвали: «Дорогой и мой любимый актер Александр Кистов», «Наш самый уважаемый товарищ»), несколько скудных строк в Интернете (причем в давнем фильме Национальной киностудии «Впереди крутой поворот», где Кистов снялся в свои последние дни, его имени в списке актеров интернет–справочники не указывают), еще — марка с изображением Кистова — Лира, выпущенная к 100–летию актера. Вот, пожалуй, и все. Те, кто еще помнит Александра Федоровича Кистова, отметят этим летом его 105–летний юбилей. Вот только помнит ли его еще кто–нибудь?

Материалы для публикации предоставлены Белорусским государственным архивом–музеем литературы и искусства.