Вдова Николая Еременко-старшего актриса Галина Орлова в день 90-летия супруга вспоминает совместные страницы биографии

В кабинете народного артиста СССР Николая Еременко–старшего в его трехкомнатной квартире на улице Максима Танка все по–прежнему. Богатейшая библиотека, фотографии, альбомы, газетные вырезки  — на своих местах. Однако хранительница очага и опустевшего дома народная артистка Беларуси Галина Орлова не превратила пространство в безжизненное, музейное. Здесь по–прежнему пахнет любовью. В день 90–летия со дня рождения Николая Еременко–старшего мы поговорили с Галиной Александровной о пережитом.

— Июнь — месяц Николая Николаевича. Его приход в эту жизнь и уход из нее произошел в этом месяце. Юбилейный вечер в Купаловском театре вроде бы перенесли на осень... Что там и как, до конца не знаю. Звонили с Главпочтамта, чтобы я утвердила макет конверта, посвященного Николаю Николаевичу, еще выпустят марку. Сказала по телефону: «Никуда не хочу идти, я вам доверяю». Мне ответили: «Нет, нужна ваша подпись». 

Галина Александровна присаживается на диван. Раскрывает фотоальбом:

— Это Балтика. Наша последняя поездка в Юрмалу, 1999 год. В июне 2000–го его не станет.

Молчим, смотрим на фотографию. На ней они оба счастливые, улыбаются в лучах солнца.

— Николай Николаевич любил Балтику. Ему с его двумя инфарктами нельзя было ездить на юга, в жару. До сих пор езжу только в Юрмалу.

— В 40 с небольшим.

— Наверное, но в его случае сказалось все: война, три года концлагеря... Его же забрали в концлагерь шестнадцатилетним мальчишкой. Весь в шрамах оттуда вернулся. Все это не могло не отразиться на здоровье.

— Трудно это объяснить вот так, двумя словами. Это сцепление всяческих факторов и нитей. Надо очень долго разбираться (смеется).

— Я не могу сказать определенно... Во–первых, они были очень разными людьми. Валерий Николаевич был отчасти диссидентствующий.

— Чуть–чуть.

— Этого я не знаю. У Валерия Николаевича всегда была очень сложная личная жизнь. После очередного развода он с гордостью говорил: «Квартиру я оставил жене!» Пока городские власти ему не сказали: «Валерий Николаевич, вы так много квартир оставляете своим женам, что у нас скоро закончится квартирный фонд».

— Это то, чем я хотела заниматься всю жизнь с 16 лет. С тех пор как пришла в театральную студию при Коласовском театре в Витебске. Никаких других путей для меня не было. «Листопад. Андерсен», к сожалению, единственный мой спектакль. Но это хоть что–то современное.

Публике «Листопад...» нравится. Хотя Пинигин во время репетиций все время говорил: «Слабая пьеса, слабая пьеса...» Я не выдержала и сказала: «Но ведь «Пинская шляхта» еще слабее».

Я пенсионерка, очень мало занята, мало смотрю спектаклей. Но знаете, что меня удручает в Купаловском театре? Никто не против такого поэта, как Адам Мицкевич. Но так ли уж интересна его поэма «Пан Тадеуш»? Прочитать ее, рассказать о ее создании и судьбе Мицкевича в научно–популярном или документальном фильме, передаче или историческом фильме — пожалуйста. Но ставить ее в театре...

Как–то по телеканалу «Культура» показывали интервью со знаменитым режиссером Московского театра им. Маяковского Андреем Гончаровым. Он сказал: «В искусстве все предсказуемо, кроме психологического театра».

— Я думаю, с этим надо родиться. Это или есть, или нет. Моя правнучка Анечка, ей сейчас три года, такая же. Природа сама в ней заговорила. Она уже артистка. Сегодня — принцесса, завтра — старушка... И целый день она ходит в этом образе. А когда вдруг раскапризничается, бежит к зеркалу: «Я хочу видеть, как я выгляжу в слезах». В три года. Вот что это? Это артистка растет.

— А мы мало об этом говорили. Вообще, творчество и то, что делалось внутри каждого из нас, мы не обсуждали.

— Это и так было ясно. Он видел, что после второго инфаркта отец очень сдал. Совсем плохо себя чувствовал. А тут еще и юбилей — 70–летие маячило. Коля захотел его подбодрить, поднять тонус. И он этого достиг. Николай Николаевич сразу подтянулся, преобразился. «Сын за отца...» — их единственная совместная работа. Никогда они вместе не снимались.

— Да. Когда действительно везде побеждали «братки», мафия... Сколько же тогда было убитых, Господи! Сплошные убийства каждый день!

— Да, но время кошмарное. Я как–то была в Москве у подруги Зои. Ее муж Валентин Берлинский — виолончелист с мировым именем из квартета Бородина. Не так давно он умер.

Мы зашли к нему на Ваганьковское, а через дорогу — Армянское кладбище. Там такие памятники «браткам»! Деятелям культуры и не снились такие. Братья Вагановы сидят в натуральную величину: два позолоченных памятника на мраморе. И сколько же их там, памятников бандитам, убийцам. Подумать только.

— Нет. Никуда я не обращалась. Хотя это было бы красиво: «Галина Александровна пришла в церковь...» Меня воспитали атеисткой. Мы должны были с первого класса выписывать «Пионерскую зорьку», «Мурзилку» и журнал «Безбожник». Мои родители и друзья были бедными людьми, но подписка стоила копейки. Так что мы читали журналы, и никакой веры рядом со мной не было.

Когда умер Николай Николаевич, встал вопрос: отпевать ли его? И его мудрый друг Филарет сказал: «Я был дружен с Николаем Николаевичем. Всегда уважал его как личность, но отпевать его не надо. Он был человек неверующий». И его не отпевали.

— Колю отпевали. Причем мы его не крестили, он покрестился сам в Москве, когда был уже взрослым парнем. И крестик носил.

Пасху, как и все нормальные люди, я отмечаю. Но для меня самым главным и святым праздником до конца моих дней останется День Победы. Какие бы праздники сейчас ни появлялись. Слишком велика цена. И к фашистам у меня свой счет. Они столько моих родных уничтожили. Какая молодежь прекрасная была в Витебске, какие парни замечательные... Этого простить нельзя. Беларусь была стерта с лица земли. 600 деревень сожгли с жителями.

В 1966 году — Боже, 50 лет назад! — мы с Николаем Николаевичем были в Англии. Жили в Лондоне. Нас возили в Кембридж, в Оксфорд. Это сто миль от Лондона. И мы проезжали город Ковентри, который разбомбили немцы. Там остались руины, чтобы все видели, как пострадала Англия во время Второй мировой войны. Толпы туристов это рассматривали. В Чехословакии фашисты сожгли шахтерский поселок Лидице. Во Франции — поселок Орадур–сюр–Глан. И бесконечно шло это напоминание: Ковентри! Лидице! Орадур! А про наши 600 деревень, сожженные с жителями, кто им напоминал? Вроде как так и надо было нам, варварам. Нет, это непрощаемо.

— Не все. Николай Николаевич не предал. Для него распад Советского Союза стал личной трагедией. Он до конца не мог это принять и простить. А для других, в том числе и некоторых его коллег, партбилет был лишь пропуском к карьере, к материальным благам.

— Да.

— А это уж мой секрет. Не для публики и прессы.

pepel@sb.by

Советская Белоруссия № 114 (24996). Пятница, 17 июня 2016