Николай ДЕМЕНТЕЙ: «Договор, разрушивший СССР, мог быть подписан еще в феврале 91-го»

Те, кто пережил события последней четверти ХХ века, стали свидетелями тектонических сдвигов на политической карте мира. На глазах одного поколения была взорвана огромная цивилизация, которая соединяла и уравновешивала два главных полюса современного мира – Запад и Восток. Сегодня гость нашей газеты -- Николай Дементей, который находился на вершине государственной власти в поворотный 91-й год. Николай Иванович был тогда председателем Верховного Совета БССР. Вместе с моим собеседником мы пытаемся проанализировать некоторые судьбоносные моменты истории, воскресить те памятные мгновения, в которые «спрессованы в года…» -- Николай Иванович, в этом году белорусское государство отмечает знаменательный юбилей – 85 лет образования БССР. Вы, находясь на разных государственных постах, много сделали для становления республики и были свидетелем по крайней мере трех этапов в ее истории: послевоенного, хрущевской «оттепели», перестройки… На ваш взгляд, обладала ли БССР в составе Советского Союза реальным суверенитетом? -- Если говорить не о внешних атрибутах суверенитета, а о его реальном наполнении, безусловно, обладала. Это неправда, что о нашей республике тогда не знали в мире. От Москвы до Новой Зеландии меня прекрасно принимали как представителя Белорусской ССР и Советского Союза. Но главное, что хотелось бы отметить, БССР в то время ускоренно развивалась и в экономике, и в науке, и в культуре. Не будем также забывать, что БССР стала соучредителем создания Советского Союза в 1922 году. Этот момент для меня был очень важным. Когда были предприняты первые попытки разрушения союзного договора, я заявил, что не могу пойти на это, так как БССР была соучредителем Союза ССР. Если я подпишу этот документ без совета с народом, без референдума, меня в республике просто не поймут. -- Катастрофа, обрушившаяся на Советский Союз, не была внезапной. Замечали ли вы тревожные процессы, происходившие в общественном сознании, и, главное, можно ли было зафиксировать тот момент, когда «перестройка», инициированная Горбачевым, свернула с созидательного пути на разрушительный… -- Процессы, вызывающие тревогу и недоумение, шли, конечно, задолго до 91-го. Но они не казались необратимыми. Я мог подписать соглашение о распаде Союза и в декабре 90-го, и в феврале 91-го… Несколько раз на меня выходили и мы обсуждали вопрос, который был решен потом в Беловежской пуще. В феврале после очередного заседания Совета Федерации СССР Ельцин предложил мне, Кравчуку и Назарбаеву встретиться в Белом доме. Потом под предлогом, что его кабинет прослушивается, пригласил нас на дачу, которую недавно построил. Там раздал бумаги с текстом нового союзного договора и предложил их подписать. Текст был подготовлен штабом во главе с Геннадием Бурбулисом и Сергеем Шахраем и почти не отличался от того, что впоследствии был подписан в Вискулях. Я предложил обменяться мнениями и сначала изучить предлагаемые изменения. Мой подход поддержал председатель правительства России и Назарбаев. Кравчук выразил свое отношение невнятно: ни за, ни против. Тогда Ельцин высказался в том духе, что раз так складывается ситуация, я, мол, тоже не возражаю… Однако то, что не получилось в феврале 91-го, свершилось в декабре. -- Николай Иванович, вы были хорошо знакомы с Горбачевым. Все, кто его знал, отмечают, что поначалу он оставлял приятное впечатление своей мягкостью, интеллигентностью и общительностью. Но о людях, тем более о политиках, надо судить не по их словам, а по делам. Возможно, мягкость была лишь необходимой маской, скрывающей суть действий. Опровергают ли такую версию ваши личные впечатления от встреч с Горбачевым? -- Тогда после встречи на подмосковной даче Ельцина я позвонил Горбачеву из Минска и рассказал, что Ельцин пригласил нас «замачивать» свой новый дом, а беседа наша сводилась к тому, что вы должны давать нам больше работы. То есть я довольно прозрачно намекнул на то, что нас ожидает. -- Вы имели в виду стремление недавних членов Политбюро ЦК КПСС стать единоличными хозяйчиками в своих «имениях», которое стало определяющим фактором развала страны? -- И это в том числе. Ведь нажим шел в одном направлении: выходить должна республика из Союза, и все. А компартия должна быть запрещена. Требования, звучавшие тогда на многочисленных митингах оппозиции, тоже к этому сводились: изменить Конституцию, ликвидировать руководящую и направляющую роль компартии, выйти из Союза. Сценарий был везде один: и в Прибалтике, и на Украине, и в Сербии, и в Грузии. Что касается роли Горбачева в этом процессе… Расскажу о двух эпизодах, свидетельствующих об искусстве перевоплощения одного и того же человека. Ну ладно артист, иллюзионист. А тут первое лицо… Отношения у нас с Михаилом Сергеевичем были весьма дружественные. И я как-то в разговоре намекнул ему, что он единственный руководитель, кто не побывал у нас после Чернобыля. Горбачев принял приглашение и действительно приехал в республику. В начале своего визита он попросил собрать аудиторию в Минске, чтобы были представлены все слои общества. Выступил с яркой речью в Академии наук. Запомнились его слова о том, что он не представляет себе жизни вне Советского Союза и социалистического способа производства. На следующее утро я приехал в Заславль часов в восемь утра, чтобы вместе позавтракать и отправиться в чернобыльские районы. Жду 20 минут, 30. Михаил Сергеевич не выходит. Охранник мне говорит: надо вам самому зайти. У него там были какие-то телефонные разговоры, и настроение совсем испорчено. Оказывается, звонили ему и Александр Яковлев, и другие. И все зарубежные радиостанции – от «Голоса Америки» до «Свободы» дали резко отрицательную оценку его выступлению в Академии наук. Михаил Сергеевич заволновался: как ему быть. До этого все шло хорошо и вдруг – облом… Я, когда зашел, начал его успокаивать: за вашими плечами великая страна, вам надо выполнять волю народа и т.д. Он вроде успокоился, поблагодарил за подаренную картину, по дороге в Гомель связывался в машине со всеми, с кем хотел.. Улетать Горбачев должен был с военного аэродрома в Быхове. И вдруг в день отъезда просит меня собрать аудиторию в ДК военного аэродрома. Решил еще раз выступить перед отъездом. И вот представьте, сидят в первых рядах пожилые люди с орденами, все пришли как на праздник послушать генсека, руководителя великой страны. И вдруг Горбачев начинает громить партию и критиковать социализм. Прозвучало нечто вроде того, что коммунисты – это волчья стая, в которой все могут перегрызть друг друга. У меня создалось впечатление, что он спешно исправлял свою «ошибочную» речь, произнесенную в Академии наук. Я обратил внимание, что почти все слушатели сидели мрачные, опустив головы, и не смотрели на оратора. И расходились после встречи, не глядя друг другу в глаза, как с траурного события. В общем, начали за здравие, а кончили за упокой. -- Исторический эпизод, о котором вы рассказали, лишний раз подтверждает, что массированное давление в ходе информационной войны осуществляется и на общество, и на первых лиц государства. Но манипуляция – это не прямое насилие, а соблазн. Каждому человеку дана свобода духа и свобода воли—устоять. Как вы считаете, если бы накануне развала Союза у власти оказался другой человек, могло бы это изменить ход истории? -- Это очень сложный вопрос. В смутные времена народная мудрость почему-то дает осечку. Ведь тогда происходил обвальный отказ от традиционных ценностей. Весь советский период окрашивался в черный цвет тоталитаризма. Про меня тогда оппозиционные газеты писали, что мой зять бегает на митингах с красными знаменами, хотя у меня не было ни зятя, ни дочери… А по поводу роли личности в истории я часто вспоминаю слова Анатолия Лукьянова, который сказал, что в кризисные времена человек, находящийся на вершине власти, должен быть особенно честным, стойким и смелым, чтобы отстоять национальные и общегосударственные интересы. -- Николай Иванович, насколько я знаю, вы остались убежденным сторонником социализма и даже не вышли из компартии. В условиях победного наступления либерального, рыночного фундаментализма не кажутся ли вам коммунистические взгляды анахронизмом? -- На мой взгляд, мы попали в затяжной кризис. Отрезвление произойдет, видимо, не скоро. Согласитесь, что западные страны позаимствовали многие элементы социализма. Да и в глобальном управлении торжествует все же план, а не рынок. А в споре с противниками социализма я всегда задавал вопрос: какая капиталистическая страна процветает, если она не имеет колоний? Современный неоколониализм стал изощреннее, но его суть не изменилась. Хорошо, что в Республике Беларусь, ставшей правопреемницей БССР, сохранены социальные завоевания и идет целенаправленный поиск модели, соединяющей принципы экономической эффективности и социальной справедливости