Историки, политологи и экономисты — о результатах 25-летия президентства
06.07.2019 00:25:00
Евгений КОНОНОВИЧ
Максим ОСИПОВ
25 лет назад в Беларуси прошли первые президентские выборы. Победу на них одержал Александр Лукашенко. Во втором туре он заручился поддержкой 80,34% избирателей, пришедших на участки для голосования.
Чем запомнилась та электоральная кампания и что она показала? Какую роль сыграл институт президентства в развитии государства и как можно оценить пройденный за четверть века путь? Этому был посвящен «круглый стол» в редакции «СБ. Беларусь сегодня». Участие в нем приняли председатель Постоянной комиссии Палаты представителей Национального собрания по образованию, культуре и науке, член‑корреспондент Национальной академии наук, доктор исторических наук, профессор Игорь МАРЗАЛЮК; профессор Академии управления при Президенте, доктор юридических наук Михаил ЧУДАКОВ; заведующий кафедрой инновационного менеджмента БГУ, доктор экономических наук, профессор Валерий БАЙНЕВ. Модератором «круглого стола» выступил декан факультета философии и социальных наук БГУ, кандидат исторических наук, доцент Вадим ГИГИН.
М.Чудаков: Все началось в 1990 году. Именно тогда был сформирован состав Конституционной комиссии по подготовке Основного Закона Беларуси. В нее вошли более 60 депутатов, а также ведущие специалисты в области права. Конституция 1994 года писалась почти четыре года. У нас было около 30 проектов этого документа. Споры по некоторым разделам были долгими, в том числе и по вопросу о форме государственного устройства. Точнее, мы обсуждали даже не форму, а вопрос о том, нужна ли фигура Президента или главой государства должен быть спикер Парламента. Если переводить это в плоскость теории, то речь действительно шла о том, какой быть Беларуси — президентской республикой или парламентской. Ведь до 1994 года формально руководителем страны был председатель Президиума Верховного Совета. Все законы подписывал спикер Парламента, а Премьер‑министр Вячеслав Кебич регулярно приходил к депутатам с отчетами.
Почему же обсуждался вопрос о введении президентской формы правления? Многие были уверены в необходимости перемен. Прежде всего в экономике. Предлагали, например, отказаться от социалистической модели управления, колхозов и совхозов, переходить к фермерству, акционерным обществам и так далее. А любая глобальная трансформация, любые реформы требуют сильной политической власти и воли, быстрого принятия решений. В советское время такой властью обладала Компартия. В начале 1990‑х нужен был демократически избранный Президент. Дискуссии в Овальном зале на сей счет были горячими. Спорили о том, какими полномочиями должен обладать глава государства, передавать ли ему всю полноту власти или пойти по пути Германии, наделив его декларативными функциями. Одни настаивали, чтобы Президента выбирал Парламент, другие ратовали за всенародные выборы. Вопрос вынесли на голосование. И заметное большинство поддержало сильного Президента, который бы избирался народом и мог проводить решительные преобразования.
И.Марзалюк: Острота борьбы во многом была обусловлена тем, что все отлично понимали: президентская форма правления с теми полномочиями, которые были заложены в Конституцию, означала появление главы государства с весьма широкими властными функциями. Борьба была не просто за политическую власть, а еще и за участие в реальном дележе экономических активов страны. Между тем на уровне массового сознания наблюдалось иное: многие граждане устали от откровенного беспредела, от несогласованности властей, от обнаглевших и контролировавших все рынки рэкетиров всех мастей, от вторжения организованной преступности во все сферы. Возможно, все это не столь гротескно наблюдалось у нас, как у наших соседей, — но это было. Хаос вкупе с откровенным непониманием, как себя вести, приводили людей в состояние прострации. И это обостряло вопрос о власти.
Между тем давайте говорить откровенно, Конституция 1994 года делалась не «под Александра Лукашенко», а «под Вячеслава Кебича». Но если абстрагироваться от конкретных личностей, следовало понимать одну фундаментальную вещь: так или иначе, но была идея о сильной, справедливой и персонифицированной власти человека, берущего на себя ответственность и являющегося эдаким демиургом‑регулятором, стоящим над политическими группами. Эта идея наблюдалась и во времена Гусовского — мы видим, как он рисует образ Витовта. То есть и на уровне фольклорной традиции, и на уровне собственного менталитета все понимали: необходима персонифицированная власть. Потому что формально существовала независимая страна — реально же не было ни национальной и информационной безопасности, ни собственной валюты. Вот это ощущение беспомощности, помноженное на экономический коллапс, и привело к народному выбору в 1994 году.
В.Байнев: Я полистал подшивки газет тех времен. Темы публикаций были кричащими: масштабное воровство железнодорожных рельс и проводов, массовое «раскулачивание» лифтов с целью добычи цветных металлов, бойкая торговля на рынках автоматами Калашникова (даже цена указывалась: 400 — 550 долларов за штуку), самовольные захваты земли застройщиками, возникновение и функционирование подпольных банков, повсеместная остановка предприятий, астрономический рост цен. Все это можно назвать социально‑экономическим коллапсом и хаосом. Александр Лукашенко в своей предвыборной программе весьма точно охарактеризовал ситуацию в стране:
«Мы стоим над пропастью системного кризиса государства. Даже после Великой Отечественной войны такого не было. Общий спад производства составил 40%. Сельское хозяйство отброшено на двадцать лет назад. Инфляция в 1993 году составила 1.700% и возрастает на 50% ежемесячно. Остановлено производство на многих предприятиях, растет безработица… Процветают спекуляция, насилие, размываются моральные устои общества, честность и порядочность становятся категориями третьего сорта. Преступность замахнулась не только на безопасность граждан, но и на само государство. Коррупция парализовала работу власти. По живому разрезаны традиционные связи братских народов».
Как экономист я детально проанализировал тот период. Скучные, казалось бы, статистические данные вызвали у меня просто шквал эмоций. За 1991 — 1995 годы объем промышленного производства упал в 1,5 раза, продукции сельского хозяйства — в 1,3 раза. Производство потребительских товаров уменьшилось в 1,6 раза, розничный товарооборот сократился в 2,3 раза, а инвестиции в основной капитал — ключевой экономический показатель! — обрушились в 2,6 раза. Зато суперрекордным с 1991 по 1995 год стал рост цен — в 43 тысячи 948 раз!
Ситуацию могло спасти только жесткое антикризисное управление. Но при этом важно было понимать, в какие руки мог попасть штурвал управления государством и экономикой. Накануне распада СССР, в 1989 году, западные страны разработали концепцию Вашингтонского консенсуса. Этот план подразумевал использование шести типовых «лекарств категории Д»: дезинтеграцию, децентрализацию, дерегулирование, денационализацию, деиндустриализацию экономики и деидеологизацию общества. Судя по всему, в Беларуси также было подготовлено все к тому, чтобы штурвал управления экономикой и государством попал «в нужные руки». Но мудрый белорусский народ сделал неожиданный выбор — и ситуация пошла не так, как задумывалась западными стратегами, мечтавшими окончательно устранить своего бывшего стратегического конкурента — СССР и все, что от него осталось.
М.Чудаков: Одна из причин, почему Кебич проиграл выборы — отсутствие у него харизмы. Это было просто очевидно. С одной стороны, перед людьми выступал молодой, смелый, амбициозный, уверенный и энергичный депутат. Слушая Александра Лукашенко по телевизору, люди буквально прилипали к «ящику». С другой стороны, они видели ничем не примечательного руководителя. Да, опытного, квалифицированного, но совершенно не обладающего магнетизмом. Лукашенко выглядел гораздо убедительнее Кебича с Позняком. Это обстоятельство во многом помогло ему победить на выборах. Люди, измученные экономическими неурядицами, связанными с распадом СССР, попросту не доверяли старой номенклатуре и проголосовали за наведение порядка в экономике, за благополучие и безопасность.
В.Гигин: Выбор народа был и реакцией на нарастание криминализации политической системы. На фоне пропаганды якобы новой национальной идеологии, которой занималась фракция БНФ в Верховном Совете, в сентябре 1993 года был убит председатель Гродненского обл-исполкома Дмитрий Арцименя. Это был уже серьезный звоночек. Далеко не единственный — но самый громкий. А в октябре 1993‑го Александр Лукашенко возглавил комиссию по расследованию коррупции в высших эшелонах власти и сделал свой знаменитый доклад, всколыхнувший общество.
Кстати, Валерий Байнев упомянул Вашингтонский консенсус — но своего рода консенсус наблюдался и в Беларуси. Отчего работа над Конституцией пошла так быстро в начале 1994 года? Не только пост Президента вводился под конкретную фигуру, в Конституцию 1994 года закладывались также положения, по которым Парламент мог манипулировать Президентом. Национал‑радикалы понимали, что добиться президентской власти они не смогут. Поэтому ставка делалась на Кебича — при сохранении в Парламенте сплоченной националистической группы, которая выполняла бы роль серого кардинала. Однако этого не получилось, к власти пришел харизматичный человек от оппозиции. Причем обратите внимание: жестко конкурировавший с ним на выборах Александр Дубко стал затем членом президентской команды, губернатором Гродненской области. Вячеслав Кебич становится депутатом Парламента, уважаемым человеком белорусского политикума. Думаю, и остальные конкуренты Александра Лукашенко, оставайся они в рамках политической системы, нашли бы в ней место. Сегодня в Восточной Европе, нельзя не согласиться с Игорем Марзалюком, ощущается стремление к сильной личности, к сильному главе государства. Почему сегодня звучат столь раздраженные претензии политиков Западной Европы к восточноевропейцам? Потому что там формируются сильные политические режимы. Но этот тренд зарождался у нас в стране.
М.Чудаков: Никаких конституционных преимуществ у Парламента перед Президентом в Конституции 1994 года не было, уверяю вас. Дело в том (и я не сразу это понял), что большинство тогдашних депутатов психологически не могли смириться с тем, что на первый план вышел не генерал, не секретарь ЦК, не бывший номенклатурный начальник, а самый обыкновенный человек из народа. В этом был подтекст конфликта. Парламентарии пять лет не видели конкуренции. Они хорошо помнили, как легко им удалось сместить одного председателя президиума, отправить в отставку другого. И думали, что так будет всегда. Они не понимали, что за одного депутата голосуют 40 — 50 тысяч человек. А за Президента — 4 миллиона. И он эти голоса чувствовал. Это реальная поддержка. А среди депутатов было немало безответственных крикунов, которые считали себя хозяевами жизни. Это была очень молодая демократия. Многие не понимали последствий своих действий. Был азарт, опьянение властью, свободой: нет ЦК, нет партии, теперь можно все! Такая вольница, конечно, не могла принимать быстрые, эффективные решения и нести за них ответственность.
И.Марзалюк: Если мы посмотрим на тот путь, который прошла Беларусь, то убедимся в эффективности этой модели для абсолютного большинства граждан страны. Если мы будем исходить не из каких‑то экзотерических вещей, а из благосостояния, социальной структуры общества, жилищной политики, то увидим, что белорусское общество за 25 лет превратилось из маргинального в социально структурированное. У нас реализуется концепция не отрицания всего прошлого, а вырастания и развития. Мы, наверное, единственная страна, в которой делается попытка реализации идей конвергенции в том смысле, в котором их упоминал академик Сахаров. Социально ориентированная рыночная экономика — это не ноу‑хау Беларуси, это разработка Людвига Эрхарда (федеральный канцлер ФРГ в 1963 — 1966 гг. — Прим. ред.). При этом Эрхард не был либералом, он исповедовал идею солидаризма. Беларусь устами своего Президента именно эту идею исповедует, не желая проводить идеологические границы и жестко остракировать, выбрасывать за периметр кого бы то ни было.
Был нобелевский лауреат Дуглас Норт, изучавший важность различных институтов в историческом разрезе и рассматривавший экономическое развитие. Он популярно объяснил, что наивная вера эпохи Просвещения в то, что все люди одинаковые, а культурный ценз и цивилизационная составляющая не имеют роли, глубоко ошибочна. Все зависит от цивилизационной матрицы — византийской, романской, протестантской, просто всегда есть конкретная историческая эпоха. И в ней, в нашей эпохе, благодаря изменениям в Конституции мы получили сильную президентскую власть, дееспособного Президента, дееспособную систему власти. В результате чего страна смогла пойти на нормальные системные преобразования, в том числе по ключевым направлениям — жилью, продовольствию, экспорту
В.Байнев: Важнейшую роль играет экономическая ментальность нации. На экономическое поведение людей влияют внешние угрозы, окружающая среда, природа. Если, скажем, климат суровый, людям приходится планировать свою жизнь, например, заготавливать на зиму топливо и т.д. В итоге формируется планирующая и тяготеющая к солидарному поведению нация, вынужденная решать проблемы, как сберечь урожай, подготовиться к зиме или, положим, дать коллективный отпор неприятелю. Если же климат менее суров, вопросы планирования стоят менее остро. В таких странах вполне можно допустить и либерально‑рыночные отношения, и конкуренцию между собой. Поэтому восточнославянские народы тяготеют к плановости, авторитарности, у них корпоративно‑патерналистский тип экономической ментальности. Именно к этой модели экономического поведения тяготеют и белорусы: фигура сильного Президента отвечает их экономической ментальности. Она просто генетически востребована ею. В основе такой ментальности — опора на сильную власть, осторожное отношение к каким‑либо радикальным изменениям и реформам, тяготение к честному труду на предприятиях и на земле. Наши люди не приемлют быстрых спекулятивных доходов и обогащения, не приветствуют несправедливое обогащение.
В.Гигин: Мы часто употребляем слово «диктатура», говоря о сильной власти. Кстати, этот термин возник в Древнем Риме как определение экстраординарной магистратуры. В период, когда государству что‑то угрожало (а у нас в 90‑е таких угроз было немало), как раз и вводился такой пост. Тот же де Голль был призван французским обществом в крайне сложной ситуации: многопартийная система Четвертой республики привела к коллапсу государственности. А «новый курс» Рузвельта? А что происходит ныне в Европейском Союзе? Там звучат призывы дать больше полномочий центру. Причем не абстрактному центру, а его конкретным чиновникам: председателям Еврокомиссии, Европейского Совета. То есть сконцентрировать в их руках реальную власть. Другое дело, что президентство — это не отдельно взятый лидер, это целый институт власти. И мы видим нередко, что если человек добивается такой власти, не понимая всего значения данного института и меры ответственности, — это заканчивается бедой. К счастью, Беларусь пошла совершенно по другому пути.
В.Байнев: Во‑первых, отмечу уникальную белорусскую социально‑экономическую модель развития. В ее основе — гармоничное сочетание рыночных принципов саморегулирования экономики и ее государственного регулирования. Стимулирование развития крупных предприятий с заботой о малом и среднем бизнесе. И при этом соблюдается безусловный приоритет национальных интересов, удовлетворение чаяний всех белорусов, а не каких‑то отдельных, например, олигархических групп.
Второе — сохранение и развитие промышленности. Прозападные эксперты призывали сделать главную ставку на экономику услуг. К счастью, мы не прислушались к таким советам. Достаточно просто оглядеться вокруг себя, чтобы понять: все, что нас сегодня окружает и необходимо нам в повседневной жизни — продукты питания, одежда, обувь, косметика, мебель, жилища, транспортные средства, бытовая и офисная техника, — все это промышленная продукция. В наш технотронный век именно уровень прогресса промышленности определяет место той или иной страны в иерархии технологически развитых, а значит, цивилизованных держав. Развитие в Беларуси промышленности потянуло за собой прогресс отечественной науки, образования, инновационной системы, сельского хозяйства. Вернулось совсем уж было утраченное в лихие девяностые уважение к человеку труда — физического и умственного.
Третье — начало цифровизации белорусской экономики. Сегодня на Западе свершается четвертая индустриальная революция, в рамках которой ведется «оцифровка» всех сторон жизни человека. И Беларусь находится в тренде этого глобального процесса.
И.Марзалюк: На первое место я поставил бы архитектурный суверенитет страны. Не с 1991 года, подчеркну, а именно за 25 лет президентства в Беларуси отреставрировано такое количество памятников архитектуры и на таком уровне, чего не было за весь период БССР и первые годы независимости. Этот список открыл Мирский замок, реставрация которого велась под личным патронатом Президента. А сколько восстановлено ратуш!
Второе достижение — экологический суверенитет и природная безопасность. До этого у нас был утерян контроль не только в экономике, но и контроль за государственными ресурсами. Рубили и пилили все, уровень браконьерства зашкаливал. Создание же Государственной инспекции охраны животного и растительного мира при Президенте в корне изменило ситуацию.
Третьим достижением я считаю невозможность ревизионистских трактовок истории Великой Отечественной войны. То есть в Беларуси криптонацистские версии Второй мировой и Великой Отечественной не стали элементом новой исторической идентичности. Это важнейший аспект актуальной исторической памяти и связанный с ним образ Великой Отечественной войны. Мемориальная пропаганда белорусского государства, учебники, официальный исторический дискурс, СМИ сохраняют этот момент.
М.Чудаков: Кажется, еще Наполеон говорил, что все революции совершаются брюхом. Никогда не будет сильной и устойчивой страна, не способная себя прокормить. Сегодня мы не просто себя кормим, а продаем миру молоко, мясо, овощи. Я много езжу по другим странам и точно знаю, что у нас самая вкусная молочная продукция.
В стране значительно вырос уровень жизни. В 1994 году в обществе витало ощущение пропасти и безнадеги. Помню время (как раз когда мы писали Конституцию), я обыкновенный костюм смог купить только по талону. И выбора‑то особенно не было. Чтобы купить обычный «Москвич», годами стояли в очереди. Сейчас в семье чуть ли не по две машины. Важно и то, что в стране обеспечена безопасность. Даже в самый поздний час можно выйти на улицу без риска для жизни и здоровья.
В.Гигин: Главное достижение — это создание современной государственности. Но если говорить о трех важнейших, в первую очередь я отметил бы внутреннюю безопасность, сохранение национального мира. Невзирая ни на какие пертурбации, кровь в Беларуси не проливалась ни разу, это важнейшее достижение. Как и контроль над криминальной ситуацией. Второй момент — Беларусь стала донором безопасности в Восточной Европе и не только здесь. Именно поэтому здесь и зародился Минский процесс. Третий — молодежная политика. Кстати, и упоминавшаяся выше жилищная программа называлась первоначально «Жилье для молодежи». Так вот, молодежная политика, создание Белорусского республиканского союза молодежи позволяют обеспечивать преемственность поколений. Это и резерв кадров, из которого выходят новые управленцы.
Другое дело, когда мы говорим о своих успехах, мы всегда несколько стесняемся. Такая у нас национальная черта — не умеем говорить о них открыто, ярко и вслух. Нам надо научиться пользоваться своими же достижениями.
osipov@sb.by
konon@sb.by
Чем запомнилась та электоральная кампания и что она показала? Какую роль сыграл институт президентства в развитии государства и как можно оценить пройденный за четверть века путь? Этому был посвящен «круглый стол» в редакции «СБ. Беларусь сегодня». Участие в нем приняли председатель Постоянной комиссии Палаты представителей Национального собрания по образованию, культуре и науке, член‑корреспондент Национальной академии наук, доктор исторических наук, профессор Игорь МАРЗАЛЮК; профессор Академии управления при Президенте, доктор юридических наук Михаил ЧУДАКОВ; заведующий кафедрой инновационного менеджмента БГУ, доктор экономических наук, профессор Валерий БАЙНЕВ. Модератором «круглого стола» выступил декан факультета философии и социальных наук БГУ, кандидат исторических наук, доцент Вадим ГИГИН.
От новой Конституции — к новому институту власти
В.Гигин: Мы помним, как непросто принималась действующая белорусская Конституция. И одним из камней преткновения была как раз зарождавшаяся президентская власть — должна она быть сильной или нет, избираться народом или Парламентом. Даже возрастной порог для кандидатов вызывал нешуточные споры. Почему же шла столь острая борьба? И какую роль институт президентства сыграл в развитии политической системы Беларуси?
Почему же обсуждался вопрос о введении президентской формы правления? Многие были уверены в необходимости перемен. Прежде всего в экономике. Предлагали, например, отказаться от социалистической модели управления, колхозов и совхозов, переходить к фермерству, акционерным обществам и так далее. А любая глобальная трансформация, любые реформы требуют сильной политической власти и воли, быстрого принятия решений. В советское время такой властью обладала Компартия. В начале 1990‑х нужен был демократически избранный Президент. Дискуссии в Овальном зале на сей счет были горячими. Спорили о том, какими полномочиями должен обладать глава государства, передавать ли ему всю полноту власти или пойти по пути Германии, наделив его декларативными функциями. Одни настаивали, чтобы Президента выбирал Парламент, другие ратовали за всенародные выборы. Вопрос вынесли на голосование. И заметное большинство поддержало сильного Президента, который бы избирался народом и мог проводить решительные преобразования.
Между тем давайте говорить откровенно, Конституция 1994 года делалась не «под Александра Лукашенко», а «под Вячеслава Кебича». Но если абстрагироваться от конкретных личностей, следовало понимать одну фундаментальную вещь: так или иначе, но была идея о сильной, справедливой и персонифицированной власти человека, берущего на себя ответственность и являющегося эдаким демиургом‑регулятором, стоящим над политическими группами. Эта идея наблюдалась и во времена Гусовского — мы видим, как он рисует образ Витовта. То есть и на уровне фольклорной традиции, и на уровне собственного менталитета все понимали: необходима персонифицированная власть. Потому что формально существовала независимая страна — реально же не было ни национальной и информационной безопасности, ни собственной валюты. Вот это ощущение беспомощности, помноженное на экономический коллапс, и привело к народному выбору в 1994 году.
«Мы стоим над пропастью системного кризиса государства. Даже после Великой Отечественной войны такого не было. Общий спад производства составил 40%. Сельское хозяйство отброшено на двадцать лет назад. Инфляция в 1993 году составила 1.700% и возрастает на 50% ежемесячно. Остановлено производство на многих предприятиях, растет безработица… Процветают спекуляция, насилие, размываются моральные устои общества, честность и порядочность становятся категориями третьего сорта. Преступность замахнулась не только на безопасность граждан, но и на само государство. Коррупция парализовала работу власти. По живому разрезаны традиционные связи братских народов».
Как экономист я детально проанализировал тот период. Скучные, казалось бы, статистические данные вызвали у меня просто шквал эмоций. За 1991 — 1995 годы объем промышленного производства упал в 1,5 раза, продукции сельского хозяйства — в 1,3 раза. Производство потребительских товаров уменьшилось в 1,6 раза, розничный товарооборот сократился в 2,3 раза, а инвестиции в основной капитал — ключевой экономический показатель! — обрушились в 2,6 раза. Зато суперрекордным с 1991 по 1995 год стал рост цен — в 43 тысячи 948 раз!
Ситуацию могло спасти только жесткое антикризисное управление. Но при этом важно было понимать, в какие руки мог попасть штурвал управления государством и экономикой. Накануне распада СССР, в 1989 году, западные страны разработали концепцию Вашингтонского консенсуса. Этот план подразумевал использование шести типовых «лекарств категории Д»: дезинтеграцию, децентрализацию, дерегулирование, денационализацию, деиндустриализацию экономики и деидеологизацию общества. Судя по всему, в Беларуси также было подготовлено все к тому, чтобы штурвал управления экономикой и государством попал «в нужные руки». Но мудрый белорусский народ сделал неожиданный выбор — и ситуация пошла не так, как задумывалась западными стратегами, мечтавшими окончательно устранить своего бывшего стратегического конкурента — СССР и все, что от него осталось.
Электоральная революция
И.Марзалюк: Произошла по сути первая на постсоветском пространстве электоральная революция!М.Чудаков: Одна из причин, почему Кебич проиграл выборы — отсутствие у него харизмы. Это было просто очевидно. С одной стороны, перед людьми выступал молодой, смелый, амбициозный, уверенный и энергичный депутат. Слушая Александра Лукашенко по телевизору, люди буквально прилипали к «ящику». С другой стороны, они видели ничем не примечательного руководителя. Да, опытного, квалифицированного, но совершенно не обладающего магнетизмом. Лукашенко выглядел гораздо убедительнее Кебича с Позняком. Это обстоятельство во многом помогло ему победить на выборах. Люди, измученные экономическими неурядицами, связанными с распадом СССР, попросту не доверяли старой номенклатуре и проголосовали за наведение порядка в экономике, за благополучие и безопасность.
Кстати, Валерий Байнев упомянул Вашингтонский консенсус — но своего рода консенсус наблюдался и в Беларуси. Отчего работа над Конституцией пошла так быстро в начале 1994 года? Не только пост Президента вводился под конкретную фигуру, в Конституцию 1994 года закладывались также положения, по которым Парламент мог манипулировать Президентом. Национал‑радикалы понимали, что добиться президентской власти они не смогут. Поэтому ставка делалась на Кебича — при сохранении в Парламенте сплоченной националистической группы, которая выполняла бы роль серого кардинала. Однако этого не получилось, к власти пришел харизматичный человек от оппозиции. Причем обратите внимание: жестко конкурировавший с ним на выборах Александр Дубко стал затем членом президентской команды, губернатором Гродненской области. Вячеслав Кебич становится депутатом Парламента, уважаемым человеком белорусского политикума. Думаю, и остальные конкуренты Александра Лукашенко, оставайся они в рамках политической системы, нашли бы в ней место. Сегодня в Восточной Европе, нельзя не согласиться с Игорем Марзалюком, ощущается стремление к сильной личности, к сильному главе государства. Почему сегодня звучат столь раздраженные претензии политиков Западной Европы к восточноевропейцам? Потому что там формируются сильные политические режимы. Но этот тренд зарождался у нас в стране.
М.Чудаков: Никаких конституционных преимуществ у Парламента перед Президентом в Конституции 1994 года не было, уверяю вас. Дело в том (и я не сразу это понял), что большинство тогдашних депутатов психологически не могли смириться с тем, что на первый план вышел не генерал, не секретарь ЦК, не бывший номенклатурный начальник, а самый обыкновенный человек из народа. В этом был подтекст конфликта. Парламентарии пять лет не видели конкуренции. Они хорошо помнили, как легко им удалось сместить одного председателя президиума, отправить в отставку другого. И думали, что так будет всегда. Они не понимали, что за одного депутата голосуют 40 — 50 тысяч человек. А за Президента — 4 миллиона. И он эти голоса чувствовал. Это реальная поддержка. А среди депутатов было немало безответственных крикунов, которые считали себя хозяевами жизни. Это была очень молодая демократия. Многие не понимали последствий своих действий. Был азарт, опьянение властью, свободой: нет ЦК, нет партии, теперь можно все! Такая вольница, конечно, не могла принимать быстрые, эффективные решения и нести за них ответственность.
И.Марзалюк: Если мы посмотрим на тот путь, который прошла Беларусь, то убедимся в эффективности этой модели для абсолютного большинства граждан страны. Если мы будем исходить не из каких‑то экзотерических вещей, а из благосостояния, социальной структуры общества, жилищной политики, то увидим, что белорусское общество за 25 лет превратилось из маргинального в социально структурированное. У нас реализуется концепция не отрицания всего прошлого, а вырастания и развития. Мы, наверное, единственная страна, в которой делается попытка реализации идей конвергенции в том смысле, в котором их упоминал академик Сахаров. Социально ориентированная рыночная экономика — это не ноу‑хау Беларуси, это разработка Людвига Эрхарда (федеральный канцлер ФРГ в 1963 — 1966 гг. — Прим. ред.). При этом Эрхард не был либералом, он исповедовал идею солидаризма. Беларусь устами своего Президента именно эту идею исповедует, не желая проводить идеологические границы и жестко остракировать, выбрасывать за периметр кого бы то ни было.
Был нобелевский лауреат Дуглас Норт, изучавший важность различных институтов в историческом разрезе и рассматривавший экономическое развитие. Он популярно объяснил, что наивная вера эпохи Просвещения в то, что все люди одинаковые, а культурный ценз и цивилизационная составляющая не имеют роли, глубоко ошибочна. Все зависит от цивилизационной матрицы — византийской, романской, протестантской, просто всегда есть конкретная историческая эпоха. И в ней, в нашей эпохе, благодаря изменениям в Конституции мы получили сильную президентскую власть, дееспособного Президента, дееспособную систему власти. В результате чего страна смогла пойти на нормальные системные преобразования, в том числе по ключевым направлениям — жилью, продовольствию, экспорту
В.Байнев: Важнейшую роль играет экономическая ментальность нации. На экономическое поведение людей влияют внешние угрозы, окружающая среда, природа. Если, скажем, климат суровый, людям приходится планировать свою жизнь, например, заготавливать на зиму топливо и т.д. В итоге формируется планирующая и тяготеющая к солидарному поведению нация, вынужденная решать проблемы, как сберечь урожай, подготовиться к зиме или, положим, дать коллективный отпор неприятелю. Если же климат менее суров, вопросы планирования стоят менее остро. В таких странах вполне можно допустить и либерально‑рыночные отношения, и конкуренцию между собой. Поэтому восточнославянские народы тяготеют к плановости, авторитарности, у них корпоративно‑патерналистский тип экономической ментальности. Именно к этой модели экономического поведения тяготеют и белорусы: фигура сильного Президента отвечает их экономической ментальности. Она просто генетически востребована ею. В основе такой ментальности — опора на сильную власть, осторожное отношение к каким‑либо радикальным изменениям и реформам, тяготение к честному труду на предприятиях и на земле. Наши люди не приемлют быстрых спекулятивных доходов и обогащения, не приветствуют несправедливое обогащение.
В.Гигин: Мы часто употребляем слово «диктатура», говоря о сильной власти. Кстати, этот термин возник в Древнем Риме как определение экстраординарной магистратуры. В период, когда государству что‑то угрожало (а у нас в 90‑е таких угроз было немало), как раз и вводился такой пост. Тот же де Голль был призван французским обществом в крайне сложной ситуации: многопартийная система Четвертой республики привела к коллапсу государственности. А «новый курс» Рузвельта? А что происходит ныне в Европейском Союзе? Там звучат призывы дать больше полномочий центру. Причем не абстрактному центру, а его конкретным чиновникам: председателям Еврокомиссии, Европейского Совета. То есть сконцентрировать в их руках реальную власть. Другое дело, что президентство — это не отдельно взятый лидер, это целый институт власти. И мы видим нередко, что если человек добивается такой власти, не понимая всего значения данного института и меры ответственности, — это заканчивается бедой. К счастью, Беларусь пошла совершенно по другому пути.
Главные достижения 25‑летия
В.Гигин: Можно смело констатировать, что тем самым мы избежали немало опасностей. Одной из них была угроза превращения Беларуси в этакую квазимногопартийную систему по типу современных Молдовы и Украины, где на первый взгляд партий много, а на деле большинство из них — партии‑однодневки под выборы, за которыми стоят магнатские финансово‑олигархические группировки. Также мы смогли избежать прорыва во власть коррумпированного директорского корпуса образца лихих 90‑х, желавшего осуществить транзит власти путем денационализации собственности, приватизации. А вот достижений от сделанного в 1994 году выбора очень много. Давайте попробуем назвать хотя бы по три важнейших.В.Байнев: Во‑первых, отмечу уникальную белорусскую социально‑экономическую модель развития. В ее основе — гармоничное сочетание рыночных принципов саморегулирования экономики и ее государственного регулирования. Стимулирование развития крупных предприятий с заботой о малом и среднем бизнесе. И при этом соблюдается безусловный приоритет национальных интересов, удовлетворение чаяний всех белорусов, а не каких‑то отдельных, например, олигархических групп.
Второе — сохранение и развитие промышленности. Прозападные эксперты призывали сделать главную ставку на экономику услуг. К счастью, мы не прислушались к таким советам. Достаточно просто оглядеться вокруг себя, чтобы понять: все, что нас сегодня окружает и необходимо нам в повседневной жизни — продукты питания, одежда, обувь, косметика, мебель, жилища, транспортные средства, бытовая и офисная техника, — все это промышленная продукция. В наш технотронный век именно уровень прогресса промышленности определяет место той или иной страны в иерархии технологически развитых, а значит, цивилизованных держав. Развитие в Беларуси промышленности потянуло за собой прогресс отечественной науки, образования, инновационной системы, сельского хозяйства. Вернулось совсем уж было утраченное в лихие девяностые уважение к человеку труда — физического и умственного.
Третье — начало цифровизации белорусской экономики. Сегодня на Западе свершается четвертая индустриальная революция, в рамках которой ведется «оцифровка» всех сторон жизни человека. И Беларусь находится в тренде этого глобального процесса.
И.Марзалюк: На первое место я поставил бы архитектурный суверенитет страны. Не с 1991 года, подчеркну, а именно за 25 лет президентства в Беларуси отреставрировано такое количество памятников архитектуры и на таком уровне, чего не было за весь период БССР и первые годы независимости. Этот список открыл Мирский замок, реставрация которого велась под личным патронатом Президента. А сколько восстановлено ратуш!
Второе достижение — экологический суверенитет и природная безопасность. До этого у нас был утерян контроль не только в экономике, но и контроль за государственными ресурсами. Рубили и пилили все, уровень браконьерства зашкаливал. Создание же Государственной инспекции охраны животного и растительного мира при Президенте в корне изменило ситуацию.
Третьим достижением я считаю невозможность ревизионистских трактовок истории Великой Отечественной войны. То есть в Беларуси криптонацистские версии Второй мировой и Великой Отечественной не стали элементом новой исторической идентичности. Это важнейший аспект актуальной исторической памяти и связанный с ним образ Великой Отечественной войны. Мемориальная пропаганда белорусского государства, учебники, официальный исторический дискурс, СМИ сохраняют этот момент.
М.Чудаков: Кажется, еще Наполеон говорил, что все революции совершаются брюхом. Никогда не будет сильной и устойчивой страна, не способная себя прокормить. Сегодня мы не просто себя кормим, а продаем миру молоко, мясо, овощи. Я много езжу по другим странам и точно знаю, что у нас самая вкусная молочная продукция.
В стране значительно вырос уровень жизни. В 1994 году в обществе витало ощущение пропасти и безнадеги. Помню время (как раз когда мы писали Конституцию), я обыкновенный костюм смог купить только по талону. И выбора‑то особенно не было. Чтобы купить обычный «Москвич», годами стояли в очереди. Сейчас в семье чуть ли не по две машины. Важно и то, что в стране обеспечена безопасность. Даже в самый поздний час можно выйти на улицу без риска для жизни и здоровья.
В.Гигин: Главное достижение — это создание современной государственности. Но если говорить о трех важнейших, в первую очередь я отметил бы внутреннюю безопасность, сохранение национального мира. Невзирая ни на какие пертурбации, кровь в Беларуси не проливалась ни разу, это важнейшее достижение. Как и контроль над криминальной ситуацией. Второй момент — Беларусь стала донором безопасности в Восточной Европе и не только здесь. Именно поэтому здесь и зародился Минский процесс. Третий — молодежная политика. Кстати, и упоминавшаяся выше жилищная программа называлась первоначально «Жилье для молодежи». Так вот, молодежная политика, создание Белорусского республиканского союза молодежи позволяют обеспечивать преемственность поколений. Это и резерв кадров, из которого выходят новые управленцы.
Другое дело, когда мы говорим о своих успехах, мы всегда несколько стесняемся. Такая у нас национальная черта — не умеем говорить о них открыто, ярко и вслух. Нам надо научиться пользоваться своими же достижениями.
osipov@sb.by
konon@sb.by