Памяти народного поэта Аркадия Кулешова

09.03.2024 16:03:00
Олег КАРПОВИЧ
Ирина ОВСЕПЬЯН

«Калi на гiстарычнай карце беларускай лiтаратуры правесцi прамую па самых высокiх паэтычных вяршынях, то яна пройдзе так: Багушэвiч — Багдановiч — Колас — Купала — Куляшоў. Куляшову, як i кожнаму з яго вялiкiх папярэднiкаў, было суджана лёсам рушыць далей паэтычнае развiццё нацыi, узняць нацыянальны паэтычны генiй на якасна новую ступень», — считал народный поэт Нил Гилевич. Было время, когда с поэзией Аркадия Кулешова знакомились нередко сперва на русском, в переложениях лучших переводчиков: был любим, а потому широко издавался не только в Беларуси, но и во всем СССР. Громкая слава поэта-вундеркинда, поэта раннего взлета, а затем и фронтовой судьбы способствовала огромным тиражам и тактичным, точным переводам. Однако в песнях лирика Кулешова по-прежнему звучала на родной «мове» — знаменитая «Алеся» стала благодаря композитору Игорю Лученку и ансамблю «Песняры» всенародно любимой, и сегодня ее помнят и ценят меломаны, получая с этими строками первые уроки белорусского. Лучшее подтверждение тому, что по-настоящему живут не переводы — по-настоящему поэзия дышит лишь на родном языке. И неважно, говорит ли она о любви к женщине или любви к Родине, о трудных дорогах войны или поминает ушедших.

Рисунок Олега КАРПОВИЧА

Начало

Он родился на Могилевщине, в «вёске» Самотевичи, там, где ученые определяют местонахождение прародины всех славян — белорусов, русских, украинцев, незадолго до начала Первой мировой войны. Родители — сельские учителя, жили типичным укладом интеллигентов того времени, укладом, еще не уничтоженным войнами и революцией. Отец был музыкален — живя в Москве, пел в любительской опере. В доме хватало книг и музыки — инструмента не было, зато был подаренный сельским помещиком новомодный граммофон. Все и началось с песен — с граммофонных пластинок, с цыганских романсов и роскошного, сладкого, как патока, меццо Анастасии Вяльцевой: эта орловская крестьянка, ставшая звездой, была в те годы обожаема буквально всеми.

Именно романсами в исполнении Вяльцевой питались первые детские поэтические опыты Кулешова — оттого, быть может, навсегда и сохранила его поэзия редкую музыкальность.

Первой распознала тягу ребенка к поэтическому слову мать. Рифмовать сын пробовал уже в шесть лет и все детство «не пераставаў чыркаць карандашом», так же, как и читать запоем. В восемь проглотил лермонтовского «Мцыри», затем добрался до сочинений Коласа, в школьные годы был завсегдатаем сельской избы-читальни… Казалось, все с самого начала вело его к поэзии. Даже развод родителей (впрочем, несколько лет спустя семья воссоединилась) поспособствовал этому становлению — с 1924 года Аркадий жил один, совершенно самостоятельно в отцовском доме, учился в школе и сочинял, сочинял, сочинял…

«Я — акiяну жытняга калоссе:

Мiльёны лёсаў змешчаны ў маiм…»

В 12 лет его первые стихи появляются в окружной газете — под псевдонимом. К 1927 году десятка полтора стихотворений уже напечатаны в газете «Магiлёўскi селянiн» и в городском альманахе. Год спустя он поступает в педагогический техникум в Мстиславле: при нем, благодаря директору, языковеду Ивану Белькевичу работала самая массовая в БССР литературная студия «Маладняк», в которую входили молодые писатели Кондрат Крапива и Владимир Дубовка. «Здесь я познакомился с талантливыми начинающими поэтами Юлием Таубиным и Змитроком Астапенко, стихи которых уже печатались тогда в центральных газетах и журналах, — вспоминал Кулешов в своей автобиографии. — Юлий Таубин и Змитрок Астапенко были старше меня…» Это творческое общение подстегнуло развитие собственного дара Кулешова. Вскоре его уже печатают республиканская комсомольская газета «Чырвоная змена», затем журналы «Маладняк» и «Полымя», а в 1930 году в Белгосиздате выходит первый сборник его стихов «Росквiт зямлi». Вслед за своими друзьями он отправляется в Минск, поступает на литературный факультет пединститута… И Таубин, и Астапенко станут в конце 1930‑х жертвами репрессий ОГПУ, а сам Кулешов избежит ареста только благодаря заступничеству Пантелеймона Пономаренко, который на свой страх и риск отправится в Кремль, к Сталину, чтобы спасти и Коласа, и Купалу, и вот этого молодого талантливого юношу с пухлыми губами и упрямым подбородком…

«Дазволь, каб верш мой мiнай быў тваёю

Там, дзе крывёю захлынецца зло…»

В 1930‑е одна за одной выходят поэтические книги Кулешова, однако сам он недоволен собой — кажется, будто поет с чужого голоса. Его интуитивно тянет к корням, к народному мелосу, вдохновлявшему всех великих поэтов, от Пушкина до Коласа.

В 1936‑м выходит поэма Александра Твардовского «Страна Муравия», перевернувшая все представление Кулешова о поэзии. «Я нисколько не преувеличу, если скажу, что как поэт своим рождением я обязан именно этому произведению», — признавался Кулешов.

Война

В 1941‑м, когда фашистские бомбы падали на Минск, Кулешов ночью пешком ушел из Минска в Оршу. Люди прятали ценности, старались укрыть от захватчиков самое дорогое — для Кулешова главной ценностью был перевод на белорусский пушкинского «Евгения Онегина», который он закопал в надежде позже найти. Не нашел… После войны работу пришлось начинать с нуля.

Поэт добрался до Твери (тогда — Калинин), вступил в Красную армию. Его определили на учебу в военно-политическое училище под Новгородом. Оттуда Кулешова направляют в армейскую газету «Знамя Советов» — это было то время, когда любой писатель нужен был Родине в качестве военкора. Его не обходят наградами: медаль «За боевые заслуги», орден Красного Знамени за особые заслуги в развитии партизанского движения… В 1942‑м на фронте Кулешов пишет свою поэму «Сцяг брыгады», в которой, несмотря на сюжетность и наличие главного героя Алеся Рыбки, отражаются личный опыт и личная боль поэта, рассказ о том, как вынужден он был покинуть Минск, как прощался с опустевшим домом. Он как будто заклинает:

Я табе абяцаю i попелам родным клянуся,

Што з дарогi ўначы не саб’юся,

Вярнуся, вярнуся!..

И вернулся — в первые же дни после освобождения Минска, вместе с друзьями-писателями, которые точно так же рвались на родину. «Усе гэтыя незабыўныя днi былi мы з Аркадзем разам, — вспоминал Максим Танк. — Разам з групай работнiкаў ЦК Беларусi, да якой далучыўся i наш пiсьменнiцкi «дэсант» пад камандай Мiхася Лынькова, з рознымi прыгодамi, бо яшчэ блукалi па дарогах i лясах фашысцкiя салдаты, мы на другi цi на трэцi дзень пасля вызвалення Мiнска ўжо грукалi сваiмi салдацкiмi ботамi па яго пажарышчах i руiнах...»

Поэму, благодаря Твардовскому, в 1943‑м опубликовал журнал «Знамя» в переводе Михаила Исаковского. В 1946‑м за «Сцяг брыгады» Кулешов получил Сталинскую премию (еще одну, в 1948‑м — за поэму «Новае рэчышча»). Возвращение в освобожденный Минск подтолкнуло Кулешова к поэмам «Прыгоды цымбал» и «Дом № 24» — о горестях народа, пережившего оккупацию.

Бoльш чым гoд мiнyў з тae дaты, -

I ca cцягaм былым дa cялa,

Фpaнтaвыя пpыcaды

Aбyдзiўшы,

Бpыгaдa iшлa.

Мирная жизнь

После войны Кулешов много переводит — наново берется за «Евгения Онегина», работает над переводом на белорусский стихов Лермонтова, Маяковского, Есенина, Твардовского… Отдает дань лирике, пишет давно задуманную, вымечтанную поэму «Далёка да акiяна», посвященную родному Могилевскому краю:

Хату, аб каторай я памяць берагу,

Я з самой гiсторыяй

Параўнаць магу,

З дробнаю дзяржаваю,

Дзе няпэўны лад,

Дзе за гучнай славаю

Крочыць заняпад...

Он остается автором прежде всего крупных, серьезных, монументальных форм, которые не так просто наполнить смыслом. Нигде, ни в одной поэме Кулешов не «гонит строку» — нет, он наполняет свои произведения размышлениями, выстраивая их так, как хороший прозаик выстраивает роман. Ему непросто дается эта жизнь, да и здоровье шалит — сердце торопится, измученное аритмией, но он берется за все новые и новые дела. Избирается в депутаты Верховного Совета БССР — эти обязанности он не сложит с себя до самой смерти, непрестанно хлопоча за многочисленных просителей, идущих к нему с жалобами, работает в редколлегиях журналов «Новый мир» и «Полымя». С 1958 года трудится главным редактором на киностудии «Беларусьфильм» — помогает авторам править сценарии, сам выступает как соавтор в работе над фильмами Владимира Корш-Саблина «Красные листья», «Первые испытания», «Запомним этот день».

В 1971‑м умирает ближайший друг — Твардовский. Два года уходит у поэта на то, чтобы пережить потерю и написать в память о товарище горькую поэму «Варшаўскi шлях», по праву считающуюся одной из вершин творчества Кулешова:

Такiх, як ён,

за ценевай мяжой,

Адна зара перадае другой.

Аркадия Кулешова не стало в 1978‑м, внезапно — сердце, больное и вечно растревоженное, которому так много пришлось пережить и пропустить через себя, износилось, не выдержало.

«Да болю часамi шаблонная фраза: «У асобе яго мы страцiлi...» — писал Янка Брыль. — Не, у асобе Аркадзя Куляшова мы — у самым шырокiм, трывалым гучаннi гэтага мы — набылi, маем паэта, значэнне якога надзейна мацуе вечнасць нашага слова».

…От дома, где он родился, давным-давно ничего не осталось: деревня Самотевичи — зона отчуждения, за два года до чернобыльской катастрофы там организовали музей поэта. Позже жителей отселили, перенесли музей. Не осталось дома, его остатки засыпаны землей, лишь мемориальный знак отмечает место, где появился на свет Аркадий Кулешов, — для грядущих поколений. Но память о поэте живет — она смотрит на нас со страниц школьных учебников, гуляет эхом в библиотечных залах, звучит в названиях улиц, аукается песнями... Память жива. Живы строки. И будут жить.

«Адным стагоддзе агнём хрысцiла

Жыццё адменнае, як i ваша,

Яго не ўсмерцiць нябыту цiна,

Наш век суровы на дно не ляжа».

Поэма в полевой сумке

Поэт Константин Ваншенкин вспоминал: «У Твардовского есть замечательная статья, довольно длинная, она так называется «Поэма «Флаг бригады». В самом начале повествуется о том, как «зимой 1942 года дружная группа писателей собралась в московской квартире, чтобы послушать приехавшего с фронта белорусского поэта Аркадия Кулешова с новой поэмой в полевой сумке». Поэма впечатлила всех собравшихся, и прежде всего самого Твардовского. Таким образом, «Флаг бригады» стал первой поэмой о войне и на войне. И сразу — такая удача!»

Тонкости перевода

Михаила Исаковского и Аркадия Кулешова связывала творческая дружба с 1930‑х годов. Исаковский, прочитав поэму Кулешова «Сцяг брыгады», был от нее в восторге и взялся за перевод на русский: «Я знал Кулешова еще до войны, знал его талантливые стихи, в которых было что-то свежее, неповторимое, истинно поэтическое. Его поэма произвела на меня впечатление. В ней было столько жизненной правды, столько настоящего поэтического таланта, что она сразу и навсегда запомнилась…».