Крупные предприятия формируют спрос на продукцию малых компаний и услуги
23.10.2020 08:19:00
Владимир ВОЛЧКОВ
Не знаю, за какие грехи, но не любит наша так называемая оппозиция бизнес. Прежде всего микро- и малый. Иначе бы не призывали к забастовке государственный сектор и крупные частные предприятия, которые оптом называют «прикорытным» бизнесом. Это только искрометным экономистам либерального толка кажется, что крупные компании отжили свое, а малый бизнес сможет весь народ облагодетельствовать. Несмотря на большую долю в ВВП малых и средних компаний в развитых странах, хребтом их экономик являются крупные. А небольшие фирмы в большинстве своем напрямую или косвенно кормятся от гигантов. Многие из которых являются транснациональными корпорациями.
Конечно, и на Западе много говорят о развитии малых и средних компаний. Рассуждают много, а бизнес-то в развитых странах перманентно укрупняется, планомерно проводя сделки слияний и поглощений. Либо попросту вытесняя мелких игроков с рынка. И смертность небольших компаний в развитых странах растет стремительно. Малым фирмам остаются только небольшие специализированные ниши. Как правило, на внутреннем рынке. А на экспортных направлениях рулят гиганты, которые мыслят транснациональными масштабами. Экспортный потенциал малого предпринимательства последние годы сокращается. А в условиях пандемии, когда на границах вырастают все новые барьеры, небольшим компаниям прорубить окно что на Запад, что на Восток весьма проблематично.
Поэтому ключевой экспорт делают наши гиганты. И государственные, и частные. Называть последних «прикорытниками» — кривить душой. Да, большие частные холдинги находятся в плотном взаимодействии с государством. Но так происходит и в развитом мире. Когда компания становится крупной, хочешь не хочешь она может влиять на развитие целой отрасли. Или отдельных макроэкономических показателей. Естественно, ее жизнедеятельность приобретает уже государственное значение. Думаете, в США правительство совершенно не следит за крупными компаниями? Ничего подобного. Когда IBM в 1993 году шла ко дну и никак было не уговорить возглавить компанию Льюиса Герстнера, ему позвонил президент США. Вопрос-то приобретал политическую окраску: чуть ли не все жители Калифорнии владели акциями этой компании. И ее банкротство являлось социальной проблемой. Белому дому и пришлось вмешаться, поправ свободу бизнеса. Наши крупные компании тоже держат связь с госорганами. Вполне естественный процесс.
Кстати, спаситель IBM Герстнер не разделял корпорацию на множество мелких фирм, а наоборот, консолидировал все процессы под одной крышей. И потом даже написал книгу «Кто сказал, что слоны не умеют танцевать?». Он доказал: умеют, увеличив капитализацию гиганта с 29 до 168 миллиардов долларов. И с начала 2000-х подходы Герстнера не потеряли актуальность. Наоборот, скорее стали хрестоматийными.
Если здраво и беспристрастно посмотреть на мировую экономику, как это неоднократно делали западные ученые, то окажется, что ключевые мировые рынки контролируют несколько сотен компаний. И протоптать тропу на экспорт могут только слоны. А мыши уже следуют за тараном. Такой вот симбиоз. И на него ориентируются развитые страны. Прежде всего европейские. Скажем, та же Германия. Ключевой концепт: одно место на сборочном конвейере крупной компании генерирует 8–12 рабочих мест в других отраслях. Напрямую — в компаниях-поставщиках материалов, комплектующих, деловых услуг. И косвенно — доходы работников этих фирм создают внутренний спрос и на потребительские товары, и на услуги. В Швейцарии доля банковского сектора и промышленности в ВВП приблизительно одинаковы. Причем швейцарская металлургия считается одной из самых сильных в мире. Даже являясь мировым хранилищем капиталов миллионеров, Женева не режет крупный производственный бизнес.
Неприятности у крупных предприятий и компаний — удар по государству. В этом наши революционеры совершенно правы. Не только по руководству страны, а по государству. Если угробить крупные предприятия, то пресс почувствуют все без исключения. Поплывет не только бюджет, о дно ударится весь частный бизнес. И те же рестораторы тогда поймут, что частичный простой весной из-за пандемии — мелкие неприятности. Это справедливо и для торговли, и для транспорта, и для самозанятых. Будет не до домашних тортиков, маникюра, модных стрижек и других услуг.
Поэтому ключевой экспорт делают наши гиганты. И государственные, и частные. Называть последних «прикорытниками» — кривить душой. Да, большие частные холдинги находятся в плотном взаимодействии с государством. Но так происходит и в развитом мире. Когда компания становится крупной, хочешь не хочешь она может влиять на развитие целой отрасли. Или отдельных макроэкономических показателей. Естественно, ее жизнедеятельность приобретает уже государственное значение. Думаете, в США правительство совершенно не следит за крупными компаниями? Ничего подобного. Когда IBM в 1993 году шла ко дну и никак было не уговорить возглавить компанию Льюиса Герстнера, ему позвонил президент США. Вопрос-то приобретал политическую окраску: чуть ли не все жители Калифорнии владели акциями этой компании. И ее банкротство являлось социальной проблемой. Белому дому и пришлось вмешаться, поправ свободу бизнеса. Наши крупные компании тоже держат связь с госорганами. Вполне естественный процесс.
Кстати, спаситель IBM Герстнер не разделял корпорацию на множество мелких фирм, а наоборот, консолидировал все процессы под одной крышей. И потом даже написал книгу «Кто сказал, что слоны не умеют танцевать?». Он доказал: умеют, увеличив капитализацию гиганта с 29 до 168 миллиардов долларов. И с начала 2000-х подходы Герстнера не потеряли актуальность. Наоборот, скорее стали хрестоматийными.
Если здраво и беспристрастно посмотреть на мировую экономику, как это неоднократно делали западные ученые, то окажется, что ключевые мировые рынки контролируют несколько сотен компаний. И протоптать тропу на экспорт могут только слоны. А мыши уже следуют за тараном. Такой вот симбиоз. И на него ориентируются развитые страны. Прежде всего европейские. Скажем, та же Германия. Ключевой концепт: одно место на сборочном конвейере крупной компании генерирует 8–12 рабочих мест в других отраслях. Напрямую — в компаниях-поставщиках материалов, комплектующих, деловых услуг. И косвенно — доходы работников этих фирм создают внутренний спрос и на потребительские товары, и на услуги. В Швейцарии доля банковского сектора и промышленности в ВВП приблизительно одинаковы. Причем швейцарская металлургия считается одной из самых сильных в мире. Даже являясь мировым хранилищем капиталов миллионеров, Женева не режет крупный производственный бизнес.
Неприятности у крупных предприятий и компаний — удар по государству. В этом наши революционеры совершенно правы. Не только по руководству страны, а по государству. Если угробить крупные предприятия, то пресс почувствуют все без исключения. Поплывет не только бюджет, о дно ударится весь частный бизнес. И те же рестораторы тогда поймут, что частичный простой весной из-за пандемии — мелкие неприятности. Это справедливо и для торговли, и для транспорта, и для самозанятых. Будет не до домашних тортиков, маникюра, модных стрижек и других услуг.