Хроника пилота штурмовика

От частого и порой легковесного употребления ставшее лишь банальным журналистским штампом выражение — «судьба этого человека удивительна и неповторима» — в данном случае весьма уместно. Действительно, среди десятков миллионов участников Великой Отечественной войны подобной не найти.

Василий Николаевич Рыбаков — чекист, военный контрразведчик, старший лейтенант госбезопасности (общеармейский подполковник) в тяжелейшем 1941 году занимал высокую должность начальника особого отдела ВВС Западного фронта и головой отвечал за смершевскую работу во всех авиационных частях на стратегическом Московском направлении. За первые шесть самых отчаянных месяцев войны его личное мужество и отвага оценены невероятно высоко — орденами Красной Звезды и Красного Знамени (как известно, награждали в начале войны редко и скупо). Впереди у него была блестящая, без всяких сомнений, генеральская карьера в контрразведке. И вдруг — в победном 1945 году он, летчик–штурмовик, командир 206–й Мелитопольской Краснознаменной авиадивизии, участвует в нелюбимом, неохотно вспоминаемом советскими историками, кровопролитном сражении в Курляндии. Примеров, когда летчики становились чекистами, немало. Самый яркий связан с нашим знаменитым земляком Героем Советского Союза Петром Ивашутиным: от летчика до генерал–полковника КГБ. А вот чтобы чекист стал летчиком, да еще командиром штурмовой авиадивизии, при этом не имея за плечами ни летного училища, ни авиационной академии...

К сожалению, командир 206–й шад, наш соотечественник уроженец деревни Бушляки Шкловского района, Василий Рыбаков 9 марта 1945 года не вернулся из очередного, 66–го, боевого вылета.

Судя по тому, что его фамилии нет ни в книге «Память» Шкловского района, изданной в 1998 году, ни в биографическом справочнике белорусов — сотрудников госбезопасности, погибших в годы войны, увидевшего свет в 2009–м, вернется он к нам из небытия, из того последнего полета только сегодня.

206–я, страшно героическая

Так уж удивительно сложилось, что с судьбой Василия Рыбакова мне пришлось пересечься трижды. Первый раз я услышал о нем из уст брата моей бабушки, который прошел всю войну, а после ее окончания остался жить в Латвии. Зная мой интерес к истории авиации (а у него у самого на счету 19 сбитых немецких самолетов), он как–то поведал мне, что видел у одного из латышских поселков памятник командиру 208–й штурмовой авиадивизии Рыбакову. Фамилия Рыбаков тогда мне ни о чем не говорила, да еще и в перечне штурмовых авиадивизий 208–й я не нашел. Но в своем блокноте соответствующую запись на всякий случай сделал. Как впоследствии выяснилось, номер дивизии был указан ошибочно. За привычку вести блокнот я благодарен трижды Герою Советского Союза Ивану Никитовичу Кожедубу. Во время встречи с ним, когда вопрос был слишком конкретным, он со словами «а сейчас мы, черт его подери, спросим у Кожедуба» доставал фронтовой потертый блокнот и неторопясь листал затертые страницы. Блокнотов этих у меня накопилась целая гора, и теперь порой полдня (это тебе не компьютер) ищешь — и все же находишь нужную информацию.

В этих же блокнотах обнаружилась и вторая встреча с Рыбаковым и его 206–й штурмовой авиадивизией. Оказалось — вот совпадение! — 1–я гвардейская Сталинградская штурмовая авиадивизия (бывшая 226–я), в которой довелось служить и мне, всю войну воевала бок о бок, крылом к крылу с 206–й шад.

Во время встреч с ветеранами дивизии, воспоминания которых можно было затаив дыхание слушать часами, а заседали мы не замечая времени зачастую аж до утра, я и услышал рассказ «о невезучей, но страшно героической 206–й шад». Так говорил о ней один из первых Героев Советского Союза нашей дивизии Федор Тюленев, с которым посчастливилось общаться и дружить.

Судьба дивизии, как и человека, складывалась на фронте счастливо или наоборот по самым различным причинам и обстоятельствам. Начало биографий 206–й и 226–й дивизий было положено в небе Сталинградской битвы. Так как между этими дивизиями приказом по фронту было объявлено «боевое социалистическое соревнование» (было тогда и такое!), то обо всех боевых делах друг друга летчики знали досконально. По воспоминаниям Тюленева, воевала 206–я шад отлично и ни в чем не уступала, а зачастую и превосходила нашу дивизию. Но летчикам 206–й страшно не везло. Штурмовики, увы, нередко били по своим. Обзор из кабины Ил–2 не ахти какой плюс примитивная радиосвязь с землей, малая высота полета, плохие метеоусловия, дым, тучи пыли, а главное — отсутствие ясно видимой линии фронта в обстановке, когда в Сталинграде штурмовикам приходилось участвовать даже в уличных боях, приводили к трагическим ошибкам и потерям у наших наземных войск.

Разборки были недолги — под трибунал. Чаще это случалось с летчиками 206–й дивизии. Командующий 8–й воздушной армией генерал Тимофей Хрюкин реагировал на это очень болезненно. 226–я шад с тех пор стала у него передовой, лучшей, а 206–я, мягко говоря, наоборот...

Справедливости ради стоит отметить, что зачастую точно установить, чей штурмовик нанес удар по нашей пехоте, было просто невозможно. Это позже на Ил–2 стали наносить специальные знаки быстрой идентификации. В нашей дивизии это была белая полоса на крыльях шириной в один метр, а у 206–й — такая же, но на киле. А тогда — в сталинградской небесной каше горечь вины полными ложками, увы, хлебали летчики 206–й. В этой дивизии, единственной во всей штурмовой авиации, была даже сформирована специальная штрафная эскадрилья.

Все летчики штурмовой авиации в годы войны знали фамилию Демехин. Летчик 206–й шад Андрей Демехин за удар по своим 20 декабря 1942 года был осужден военным трибуналом. Расстреливать, слава богу, не стали. Дали срок с отсрочкой исполнения. За время отсрочки Демехин совершил невероятный подвиг. Сел рядом с подбитым истребителем и поврежденным штурмовиком и на глазах у ошарашенных немцев вывез на своем Ил–2 сразу троих наших летчиков. Пятеро смелых! О том, как на двухместном Ил–2 спаслись пятеро авиаторов, писали тогда все газеты страны. Осужденному Демехину присвоили звание Героя Советского Союза.

Гремела слава на Сталинградском фронте и об инспекторе по технике пилотирования 206–й шад капитане Борисе Сермане. Он стал инициатором и пионером крайне рискованных, непосильных даже для летчиков–испытателей ночных полетов на Ил–2. За 58 боевых вылетов, среди которых 15 ночных, был представлен к званию Героя Советского Союза, но, увы: «Пусть лучше научит своих летчиков не бить по своим...» Справиться с этой бедой так и не удалось. Во время операции «Багратион» в Белоруссии эскадрилья Ил–2 превратила в решето даже машину командующего 1–м Белорусским фронтом Рокоссовского, спасшегося лишь чудом. Горькие ошибки штурмовиков с немалыми потерями в наземных войсках продолжались, увы, до победного мая 45–го...

206–й дивизии пришлось под Сталинградом ценой больших потерь вынести на своих плечах и отражение мощного удара войск фельдмаршала Манштейна, пытавшегося прорваться к окруженному Паулюсу (наша 226–я дивизия была в это время выведена в резерв). Тем не менее по итогам Сталинградской битвы 226–я дивизия и три ее полка стали гвардейскими, получила почетное наименование «Сталинградская», а 206–я, увы, ничем отмечена не была.

Впереди у 1–й гвардейской и 206–й штурмовой были ожесточенные бои на Миус–фронте, Никопольском плацдарме, бои за Мелитополь, Запорожье, Севастополь, освобождение Донбасса и Крыма. Как знаки вечной памяти и признания совершенных подвигов соседствуют на гранитных плитах наименования 206–й и 1–й гвардейской дивизий на Мамаевом кургане в Волгограде, Сапун–горе около Севастополя и обильно политом кровью холме — Саур–Могиле в Донбассе.

Лишь летом 1944 года боевые пути–дороги дивизий–побратимов разошлись. Генерал Хрюкин получил новое назначение — возглавил 1–ю воздушную армию 3–го Белорусского фронта и забрал с собой свою любимую 1–ю гвардейскую шад, а 206–я дивизия влилась в состав 3–го Прибалтийского фронта. К слову, у 1–й гвардейской Сталинградской к 1945 году на Боевом Знамени красовалось 5 орденов. 72 ее летчика стали Героями, 7 — дважды Героями, 23 воздушных стрелка — полными кавалерами ордена Славы. У 206–й — всего один орден, 25 Героев Советского Союза и ни одного полного кавалера Славы...

По воспоминаниям наших ветеранов, у 206–й шад были отважные толковые командиры, но так же, как и сама дивизия, фатально невезучие. Нашей 1–й гвардейской за годы войны успели покомандовать четверо комдивов — и все остались живы, получили генеральские погоны. В 206–й — один погиб, другой — попал в плен, третий — не вернулся из боевого вылета. Генералом не стал никто. О последнем ходила молва, что он из «СМЕРШа», бывший особист, но в это никто не верил — уж больно хорошо летал. Этим комдивом–асом и был, как оказалось, Василий Рыбаков, который и возглавил летом 1944 года страшно героическую и невезучую 206–ю шад.

Друг генерала Копеца

В третий раз я вышел на Василия Рыбакова совсем недавно, когда работал над материалом о нашем легендарном соотечественнике, командующем ВВС Западного особого военного округа Герое Советского Союза генерал–майоре Иване Копеце, трагически погибшем летом 1941 года (см. «Бездонное небо», «СБ» за 19.06.2010 г.). Исследуя все сохранившиеся о нем материалы, в воспоминаниях вдовы генерала Нины Павловны Копец я прочитал следующее: «В те дни к мужу не раз заходил его товарищ — Рыбаков Василий, по–моему, Николаевич, точно не помню. Они дружили и раньше, а в последние дни перед войной часто запирались в кабинете у нас дома и о чем–то подолгу беседовали, выходили озабоченные. Рыбаков работал в штабе начальником отдела, не знаю, жив ли он... Как хотелось бы найти Рыбакова, если жив, и побольше узнать у него, чтобы понять причины гибели Ивана Ивановича».

Поиск Рыбакова привел меня в военный архив в Подольске. Полученный ответ поначалу просто ошеломил: «Старший лейтенант госбезопасности Рыбаков Василий Николаевич, начальник 2–го (авиационного) особого отдела НКВД по Белорусскому особому военному округу (с 1941 года 3–го отдела Западного ОВО)». Носил Рыбаков авиационную форму и знаки отличия политработника, поэтому Нина Павловна и не догадывалась, что он — особист. Казалось бы, какая дружба могла связывать Копеца и Рыбакова, командующего авиацией и человека, по долгу службы курировавшего все подчиненные ему авиационные части, обязанного следить за генералом и «информировать органы». В том, что эта дружба была искренней, а не служебной, сегодня у меня нет никаких сомнений.

Перед самой войной на Лубянке вовсю раскручивали «дело авиаторов», и в ВВС шли повальные аресты руководящего состава. 7 июня 1941 года брошен за решетку лучший друг Копеца дважды Герой Советского Союза генерал–лейтенант Яков Смушкевич, который во время командировок в Минск всегда гостил и ночевал у Ивана Ивановича. Кстати, в этом знаменитом доме на улице Карла Маркса в одном подъезде с Копецом проживал тогда и руководитель БССР Пантелеймон Пономаренко.

Рыбаков мог для бесед вызвать Копеца и в свой кабинет, высокий статус позволял ему это, но Василий до самого последнего дня ходит к генералу в гости, не раз, несомненно, лицом к лицу сталкиваясь с Пономаренко и его охраной. Рискует, но подчеркивает свое дружеское, искреннее отношение к Копецу даже в те тягостные дни, когда было яснее ясного — скоро придут и за Иваном Ивановичем. Рыбаков, пытаясь спасти своего друга, решает использовать последний шанс — готовит 17 июня 1941 года на имя Пономаренко докладную записку за подписью своего начальника, главного контрразведчика Западного ОВО майора госбезопасности (генерала) Бегмы, в которой буквально по полочкам раскладывает причины низкой боеготовности авиационных частей, перевооружаемых на собранные в спешке, с массой дефектов, недовведенные и потому непригодные к бою истребители МиГ–3, предсказывая неизбежную будущую катастрофу. Кто читал этот документ полностью, не может не удивиться тому, с какой неожиданной авиационной грамотностью, знанием технических деталей и особой авиационной кухни он написан.

Наконец–то пришло время раскрыть главную тайну Василия Рыбакова. В 1938 году старший лейтенант госбезопасности Рыбаков, «злоупотребляя» служебным положением, втихаря от начальства на аэродроме «Слепянка» (в то время в 10 км северо–восточнее Минска) на базе 33–й отдельной эскадрильи связи штаба ВВС начал учиться летать на самолете У–2. Каждый день ранним утром он был на аэродроме, а к 8 часам как ни в чем не бывало — на службе. Вскоре на него (как же в таком–то ведомстве и без этого!) сообщили начальству. Василий запросто мог угодить под статью хотя бы за нецелевой расход топлива во время незапланированных полетов, но в особом отделе округа он был в авторитете — секретарь парторганизации! Несмотря на молодость — Рыбаков 1909 года рождения, — он уже 10 лет был в партии, вступив в нее 20–летним.

Дело замяли, летать разрешили, но после оформления факта появления «незаконнорожденного» летчика соответствующими приказами. В архиве сохранились эти документы. Приказ ВВС РККА № 02 от 3.01.1939 года полагает считать В.Н.Рыбакова выдержавшим испытания за военную авиационную школу и удостоенным звания «военный пилот», а приказ № 066 от 18.09.1939 года — экстерном окончившим военное авиационное училище летчиков и удостоенным звания «летчик».

Вот теперь–то все стало на свои места и мне понятны истоки той особой дружбы генерала Копеца и старшего лейтенанта госбезопасности Рыбакова. Безнадежные пленники неба, не раз вместе поднимавшиеся в воздух не только на У–2, но и на учебно–боевом истребителе УТИ–4, они не могли не дружить. В минуты искренних бесед, наверное, затрагивали и эту тему: никогда, ни при каких обстоятельствах не сдаваться в руки врагу, лучше уж пулю в висок. В трагические минуты оба так и поступили.

Спасти Копеца Рыбакову не удалось, но о грядущем аресте предупредить его он успел. Генерал снял со своего кителя Звезду Героя Советского Союза, два ордена Ленина, орден Красного Знамени, медаль XX лет РККА, значок депутата Верховного Совета СССР 1–го созыва и отдал ничего не понимающей, удивленной жене. Эти награды были ею надежно спрятаны и сохранены. 21 июня 1941 года после жестоких избиений Яков Смушкевич подписал состряпанную следователем бумагу, в которой говорится, что Копец входит в антисоветскую группу военных заговорщиков. Но именно на Копеце отлаженная, безотказная карательная машина арестов дала сбой. Исчезновение 22 июня 1941 года Копеца надо было как–то объяснить. Сосед генерала Пантелеймон Пономаренко в своем дневнике сделал такую запись: «23.6.41 г. В середине дня позвонил Сталину. В конце разговора Сталин сказал: «Да, чуть не забыл. Смушкевич показал, что Копец являлся немецким шпионом. Командующим авиацией назначен его заместитель. Присмотритесь к его качествам. Расскажите об этом Павлову».

Если Копец — немецкий шпион, то почему немедленно не были арестованы начальник особого отдела Западного ОВО Павел Бегма и его подчиненный Василий Рыбаков, бездарно прохлопавшие буквально у себя под носом такого врага! Не был Копец ни врагом, ни шпионом, это прекрасно знали и Сталин, и Пономаренко. Но таковы были правила их зловещей игры. Кстати, Бегма будет вскоре повышен в воинском звании до старшего майора госбезопасности (генерал–лейтенант) и возглавит особый отдел НКВД Брянского фронта. Во главе особого отдела Западного фронта поставят Лаврентия Цанава, а начальником 2–го отдела особого отдела НКВД по управлению ВВС Западного фронта станет Рыбаков.

Как известно, отнюдь не долго «присматривался» Сталин к командующему БВО  генералу Павлову и заместителю Копеца генералу Таюрскому. Обоих без всяких оснований обвинили в измене и расстреляли.

В тяжелых боях 41–го...

24 июня 1941 года в небе над Минском крылатый чекист Василий Рыбаков получил свое боевое крещение. В этот день фашисты подвергли столицу БССР чудовищной бомбардировке. Рушились здания, жуткие пожары пожирали один дом за другим, гибли сотни людей. Наших истребителей в небе видно не было, связь с аэродромами отсутствовала.

Несмотря на бомбежку, Рыбаков решает на машине прорваться к аэродрому в Слепянке. Картина, которую он там увидел, заставила сжаться сердце: перепаханный бомбами аэродром, дымящиеся остовы самолетов...

На окраине аэродрома было несколько уцелевших после налета истребителей. И Рыбаков идет на отчаянный шаг — поднимается в воздух. Но, увы, начальных уроков генерала Копеца оказалось недостаточно. Тягаться с нацистскими асами оказалось непросто, к тому же неожиданно заглох мотор — кончилось топливо — и пришлось садиться на ближайшую поляну.

Не повезло в небе, зато на земле — а на ловца, как известно, и зверь бежит — в ближайшем лесу с помощью красноармейцев ему удалось захватить группу диверсантов–парашютистов.

В ночь на 25 июня он со штабом округа покинул Минск. Началось отступление с тяжелыми боями. При всяком удобном случае он продолжал летать, летать, несмотря на огромную загруженность чекистской работой. В ВВС Западного фронта ее было тогда через край: одни полки воевали, другие из–за больших потерь убывали в тыл — за пополнением, третьи, наоборот, — прибывали, десятки летчиков со сбитых самолетов возвращались с захваченной нацистами территории и подлежали проверке. Не дремал и враг, регулярно забрасывая в районы наших аэродромов разведывательно–диверсионные группы. Наши отвечали тем же, и на задания по доставке спецназовцев охотно летал на У–2 за линию фронта и Рыбаков. Отлично ориентируясь над родной Могилевщиной, он без труда находил подходящие посадочные площадки в тылу врага. К сожалению, многие наши части в начале войны попадали в окружение. Полеты на поиск и налаживание связи с ними были самыми опасными.

В начале сентября 1941 года отчаянная обстановка сложилась в районе Вязьмы, где в ходе гитлеровской операции «Тайфун» — генерального наступления на Москву — в окружении оказались четыре советские армии Западного и Резервного фронтов. Чтобы предотвратить дальнейшее разрастание катастрофы, Западный фронт возглавил генерал Жуков. На поиск окруженных частей из 33–й отдельной эскадрильи связи штаба ВВС Западного фронта срочно отправили экипаж самолета У–2. Он не вернулся. Послали второй, не дождались и его. Третий — тот же результат. Жуков требует во что бы то ни стало установить связь с окруженными частями. Тогда на «кукурузнике» в небо поднимается командир 33–й эскадрильи старший лейтенант Бирюков, за штурмана у него — старший лейтенант госбезопасности Рыбаков. Шли на бреющей, минимально допустимой высоте — повсюду шныряли «мессеры», летчикам которых за каждый сбитый У–2 полагался на грудь «железный крест», а в карман — солидная сумма денег. Спастись от них можно было только одним способом: немедленной посадкой на ближайшую поляну — и бегом из кабины в кусты.

Западнее Вязьмы, у села Торбеево, они обнаружили какие–то войска. Пошли на посадку. И вдруг в самый последний момент видят: немцы! Газ, ручку на себя, в набор высоты! По деревянно–полотняному У–2 словно горохом сыпанули: у гитлеровцев стреляло все, что только могло стрелять. Град пуль превратил обшивку самолета в рваные лохмотья, отбил часть стабилизатора, половину руля высоты, словно бритвой срезал одно из колес. Каким–то чудом доковылять до своего аэродрома им все же удалось. Садились уже в сумерках. При касании земли израненный «кукурузник» не выдержал — рассыпался на части. Экипаж доставали из–под груды обломков. Но на стол Жукова все же легла важная развединформация: немецкая мотопехота уже на окраине Вязьмы.

Вот так, удивляя всех героизмом и самоотверженностью, воевал наш  соотечественник Василий Рыбаков. Не случайно его имя в 1941 году дважды появлялось на страницах центральных газет, где тогда публиковались указы о награждении наших воинов орденами и медалями «за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленную при этом отвагу и мужество». Таковых в начале войны было немного, и вручить им всем награды в Кремле успевал лично «всесоюзный староста» Михаил Калинин. В указе от 22 октября 1941 года в списке сталинских соколов — авиационных командиров и летчиков, награжденных орденом Красной Звезды, настоящей белой вороной смотрится «старший лейтенант госбезопасности Рыбаков В.Н.». Кто из читателей газеты тогда мог догадываться, что это не «ворона», а настоящий ас, и награжден он не за меткую стрельбу по затылкам своих соотечественников, а за личный героизм и мастерство, точнее, «за выполнение специального задания в тылу врага».

Тогда и быстро погибали, и быстро росли в званиях. 18 декабря 1941 года начальник 2–го (авиационного) отдела НКВД по управлению ВВС Западного фронта майор ГБ Рыбаков удостаивается еще одной награды — ордена Красного Знамени. Представил лично командующий Западным фронтом генерал армии Жуков. Уверен, что среди военных чекистов найдется очень немного отмеченных двумя боевыми орденами в горестном, тяжелом 41–м году.

Из контрразведчика — в летчики–штурмовики

Во время одного из очередных чрезвычайно рискованных полетов за линию фронта удача отвернулась от крылатого чекиста. На обратном пути самолет был подбит, Василий Николаевич получил тяжелые ранения. Дотянуть до нашей территории как–то удалось, но диагноз, поставленный ему в эвакогоспитале, был страшен: ранение таза, перелом поясничных позвонков, сопровождаемый параличом правой стопы. Об этом диагнозе мы никогда бы ничего не узнали, если бы не Анастасия Григорьевна Кочеткова, служившая тогда в этом госпитале. Сотворив чудо, она подняла Василия на ноги, а вскоре стала и его женой.

Лечиться пришлось долго. Весной 1943 года, едва став сносно передвигаться, Василий Николаевич зачастил в главный штаб ВВС в Москве. Пользуясь поддержкой генерал–лейтенанта авиации Худякова, который знал Рыбакова, будучи начальником штаба ВВС в Минске, а затем на Западном фронте, он начал просить у него любую должность в авиации. Стремился на фронт. И это с его–то здоровьем! В это время в армии формировалась новая структура военной контрразведки — знаменитый «СМЕРШ». Заслуги и опыт, без сомнений, гарантировали ему там самую перспективную должность. Но Рыбаков, как сегодня сказали бы, «по большому блату» все же добился перевода из контрразведки в ВВС на летную (!) должность с надеждой попасть в действующую армию. Не в тыл, заметьте, на теплое местечко, а на фронт! Как удалось пройти строгую медкомиссию и скрыть тяжелые ранения, несовместимые с летной работой? Это и до сей поры покрыто тайной. Могу лишь догадываться, что без помощи Анастасии Григорьевны здесь не обошлось. Во всех документах значится, что В.Н.Рыбаков ранений не имел, а был только контужен.

Сразу попасть в боевую часть ему не удалось, сначала пришлось согласиться на учебную: 17 марта 1943 года был подписан приказ о назначении майора (уже общевойскового) Рыбакова командиром 1–й отдельной учебно–тренировочной эскадрильи 9–й запасной авиабригады, которая занималась подготовкой летчиков–штурмовиков на самолетах Ил–2. Пусть вас не смущает слово «эскадрилья», по количеству самолетов с ней не мог сравниться ни один полк. Для того чтобы оценить работу Рыбакова на этой должности, не обойтись без цифири. Только за 1943 год под его руководством было подготовлено 3 маршевых штурмовых полка и 523 одиночных экипажа (это еще 16 полков), произведено 2.898 стрельб и 2.751 бомбометание с налетом в 9.440 часов. При этом в его эскадрилье произошла всего одна катастрофа и 4 аварии. Относительно самолетов Ил–2 — это фантастический результат. Почему? За годы войны потеряно 22.503 штурмовика Ил–2, из этого числа боевые потери составили 10.762 самолета, небоевые — 11.741! В авариях, катастрофах и прочих происшествиях потеряно больше Ил–2, чем в боях! А сколько погибло летчиков! В 1943 году, о котором шла речь выше, небоевые потери составили 3.334 штурмовика Ил–2!

За качественную подготовку летных кадров Василию Рыбакову присвоили звание подполковника и наградили орденом Отечественной войны II степени. Но главной оценкой его труда были успехи его питомцев на фронте и благодарные письма от них, которые десятками шли по адресу: Щелковский район, деревня 2–е Потапово, дом 21. Здесь, рядом с аэродромом своей эскадрильи, жил тогда с семьей Василий Николаевич.

Каждую группу выпускников он провожал на фронт с грустью и искренней завистью. На всех его рапортах с просьбами об отправке в действующую армию стояло безапелляционное «отказать». Может быть, ему так бы и не довелось повоевать, тем более что его уже планировали выдвинуть на должность командира учебной авиабригады, если бы не случай. От своего бывшего коллеги–контрразведчика Рыбаков узнал, что в Крыму к немцам в плен попал его товарищ–одногодок, земляк с Могилевщины командир 206–й штурмовой авиадивизии полковник Кирилл Чубченков. С ним ему довелось не только хлебать горькие щи в 41–м на Западном фронте, Чубченков впервые познакомил его со штурмовиком Ил–2. 206–я дивизия не только потеряла комдива, но и понесла большие потери, поэтому была выведена в резерв, на аэродром Волчанск, для пополнения. Новый командир дивизии был еще не назначен, временно исполнял его должность начальник штаба.

Уже на следующий день Рыбаков был в приемной начальника штаба ВВС генерал–полковника Сергея Худякова. Коротко изложил суть дела и привел свои аргументы: досконально освоил штурмовик Ил–2, пилотирование, боевое применение, тактику, штурманское дело, связь и радионавигацию, воздушную стрельбу и бомбометание, получил необходимые командирские навыки. Словом, готов заменить товарища и отомстить за него фашистам. И положительное, по сути, беспрецедентное в истории войны решение было принято. Кадровики подобного случая еще не знали: вчерашнего особиста, летчика–самоучку, подполковника, с должности командира эскадрильи — и сразу командиром боевой дивизии, на генеральскую должность...

Но факт остается фактом: 6 июня 1944 года подполковник Рыбаков становится командиром 206–й Мелитопольской Краснознаменной дивизии.

(Окончание в следующем номере.)