Филомат Онуфрий Петрашкевич был хранителем тайного архива

«Усё тут змянiлася... Новае пакаленне чужое мне, блiзкiя сэрцу альбо спяць у магiлах, альбо закiнуты за мора. Дадай да гэтага маю нямогласць — i будзеш мець поўны мой партрэт, прытым я ўжо без вусоў, зусiм iншы i аблiччам...»

1863 год. Письмо отправляется за океан ректору Чилийского университета Игнатию Домейко.

Игнатий — бывший инсургент, эмигрант... А еще ранее — ученик Онуфрия Петрашкевича.

Молодой и неимущий шляхтич Петрашкевич, выпускник Щучинского пиарского училища, нанялся гувернером к двоим братьям — Игнатию и Адаму Домейко. Именно благодаря домашнему учителю Игнатий усвоил любовь к наукам природоведческим и вольнодумству. Именно этот учитель потом станет другом на всю жизнь, сокурсником по Виленскому университету, собратом по тайному обществу. И это Онуфрий Петрашкевич, прошедший тридцатилетнюю сибирскую ссылку, в 1863 году пишет бывшему ученику горькое послание.

Год знаковый... В крае вспыхнуло новое отчаянное восстание... Но Петрашкевич не участвовал в нем — это был год его смерти.

Студиозусы на маевках

«Наименее притязательным среди товарищей был Онуфрий Петрашкевич, человек практичный, дотошный, толковый организатор; он выделялся среди всех этих зеленых юнцов даже внешностью своей — у него были обвисшие усы. Он был грубоват, движения его были резкие и размашистые». Так пишет Мечислав Яструн в книге–биографии «Мицкевич».

Да, на физико–математическое отделение Виленского университета Петрашкевич попал, будучи старше многих студиозусов. Чтобы прожить, устроился в Радзивилловский архив вместе с поэтом Яном Чечотом.

И вместе с ним стал одним из основателей тайного студенческого общества филоматов. Исполнял обязанности секретаря, отвечал за кассу, библиотеку и архив.

Не нужно думать, что жизнь была — сплошной митинг. Петрашкевич сочинял стихи, которые зачитывал на дружеских посиделках. «Роздум каля руiнаў замка Гэдымiнавага» вызвал похвальные отзывы Адама Мицкевича. Хвалили и идиллию о Купалье, в которой Петрашкевич описывает белорусские народные традиции. А вот отрывок из стихотворения Яна Чечота 1819 года «Ануфравы iмянiны»:

Ты, Ануфр — наш верны дружа,
Ды не буду я хвалiць,
Узвышаць цябе задужа
Цi зычэннямi цвялiць.
Кiнь пра золата сумёты
Снiць — сяброўства
ў нас было б!
Утапi ў вiне турботы
i раз’яснi з намi лоб!

Спустя годы, находясь в ссылке, Ян Чечот, ностальгируя, напишет другу Онуфрию под Рождество: «Зноў пачнём размаўляць з Ануфрыем пра вершы i песнi, пра падарункi для чароўнага полу на Новы год, i тут жа аблiчча яго праяснiцца, i вус натапырыцца... Так што, пане Ануфры, калi няма чаго рабiць лепшага, давай будзем пiсаць вершы».

В другом письме Чечот вспоминает свою любимую Зосю Малевскую, дочь ректора, в салоне которого они частенько собирались: «Але дзе ж чаравiчак на назе ў Зосi; чаравiчак наймiлейшы, i параўнанне вельмi добрае. Тым лепшае, што адносiцца да Ануфра, якi калiсьцi ведаў толк у чаравiчках».

Знаток женских башмачков, участник дружеских попоек... Как видите, не соответствует образу усатого зануды.

Именно Онуфрий Петрашкевич придумал структуру легального студенческого общества филаретов — «лучистых», своеобразного прикрытия для филоматов. Идея охватила все Вильно. На маевку 6 мая 1820 года собралось неслыханное количество молодежи.

Хватало и озорных проделок... Как пишет исследовательница В.Брио: «На одном из маскарадов студенты изобразили портного с гвардейским мундиром, приготовленным для заказчика; к мундиру бечевкой за носы и уши были привязаны три «паненки» (переодетые же студенты, конечно), а к спине «портного» был прикреплен плакатик: «За мундиром девицы вереницей». Когда же весьма задетые этим выпадом офицеры попытались отомстить и нарядили кого–то из своих «академиком» с ослиными ушами, проворные студенты быстренько приклеили на спину этому фальшивому офицерскому студенту плакат: «Кандидат в гвардию».

Увы, властям нужны были верноподданные, а не думающие молодые люди. А назначенному руководителю края Новосильцеву требовался громкий процесс. Поэтому были арестованы сотни молодых людей.

Ссылка в библиотеку

Онуфрий Петрашкевич отделался на удивление легко. Что объясняют тем, что два года был далеко, учился в Варшавском университете. Но в «Общем именном списке принадлежавших к тайному обществу филаретов», составленном в следственной комиссии 1824 года 13 мая, за № 130, значится: «Онуфрий Петрашкевич, кандидат философии, 30 лет, Минской губ., нет за ним никакого имения. Он сознался, что он был токмо членом в обществе филоматов».

Студентов продержали под следствием почти год. Онуфрий этой участи избежал, но был осужден вместе со всеми. И вот тут начинается загадка. В поэме «Дзяды» Адам Мицкевич описал процесс над филоматами и филаретами. В третьей части встречается некто Яцек — это, по уверениям историков, Онуфрий Петрашкевич. И вот что о нем говорит один из героев:

«Вунь жонка Яцаку вось–вось дзiця падорыць, А ён не плача».

Но пока я нигде не нашла сведений о семейной жизни Онуфрия Петрашкевича, его жене и ребенке. Возможно, кто–то из историков подскажет?

Онуфрий был сослан, оказался в Москве, где получил место помощника библиотекаря в университетской библиотеке. Адам Мицкевич, служивший при канцелярии московского генерал–губернатора, писал Томашу Зану в Оренбург: «Знакомств никаких, кроме собственной компании, у нас нет. Выделяется г–н Онуфрий, который является синдиком здешней епархии; потому его часто приглашают на крестины, помолвки и похороны; поддерживает знакомства с ксендзами, акушерками, секретарями и секретаршами, всегда сильно занят, деловит и спешит все время, как если бы имел где–то rendez–vous».

Разумеется, Онуфрий рвется на родину, где осталась больная мать. Навестить ее удалось только в 1828 году, выполняя поручение важного сановника. Адам Мицкевич с завистью пишет в письме к Томашу Зану: «Ведаеш, дзе будзе Ануфрый? Ён будзе ў Навагрудку, будзе ў Бальценiках, будзе ў Мерачы, будзе ў Шчучыне! Добрае прадвесце».

Через год случилось опять ехать в родные края. На этот раз — сопровождая гроб с телом товарища Циприана Дашкевича.

В Москве Онуфрий переводит учебник химии. Помогает Адаму Мицкевичу издать сонеты в типографии Московского университета. Собирался публиковать книги Зана и Чечота... Не успел.

Тень декабриста

На далекой родине готовится очередное восстание. Сосланные офицеры Литовского корпуса мечтают вернуться и поучаствовать. Петрашкевич как раз координирует эту тусовку. Собраны деньги, закуплено оружие, подделаны документы.

И тут нарисовывается некто Сунгуров. Он приезжает в Москву, выдает себя за неизловленного декабриста и начинает собирать у себя радикально настроенных людей, призывая свергать царизм. Сунгурову загорелось использовать связи Петрашкевича. Но Онуфрий как человек осторожный отказался. Есть версия, что в отместку Сунгуров сдал его полицмейстеру Суханову. Вот как описывает это студент Костенецкий: «Сунгуров, который был знаком с некоторыми из этих офицеров, узнав об их намерении, сделал на них донос правительству, и их поэтому начали хватать и арестовывать. Когда явились жандармы арестовать одного из них, поручика Седлецкого, то в это время был у него в гостях студент Полоник, который после этого, явясь к жандармскому генералу Волкову, сделал донос уже на Сунгурова и на всех тех, которые у него бывали».

Следствие было суровым. Поначалу всех вообще приговорили к смертной казни. Это было в обычае — напугать, затем проявить милосердие. Так что после двух месяцев одиночки Петрашкевич узнал о «милости»: пожизненная ссылка в Сибирь, лишение дворянства и степени магистра философии. На суровость приговора повлияли результаты обыска: найдены «дерзкие и оскорбительные стихи против русских подданных». Среди них были принадлежавшие перу Адама Мицкевича, но Петрашкевич имя автора не открыл.

Сибирский опекун

До Тобольска Петрашкевича гнали по этапу. Почти полгода пешком, в кандалах, с 7 февраля по 4 июля.

В Беларусь он вернется только в 1860 году, после 35 лет изгнания.

Об Онуфрии Петрашкевиче в Тобольске написала польская исследовательница Малгожата Цверк. Он становится библиотекарем, а библиотека политических ссыльных весьма обширна. Подрабатывает гувернерством. Затем — в канцелярии тобольского губернатора. Стал одним из инициаторов постройки в Тобольске костела. А еще его называют «опекуном ссыльных» — он организовывает помощь всем, кто нуждается, даже из своих скудных средств. Мать одного из повстанцев Ева Фелинская писала: «Неуничтожимое достоинство, ограничение собственных потребностей и готовность помочь были его секретом».

В 1817 году Онуфрий Петрашкевич опубликовал стихотворение на польском языке «Вёска»:

Чыны мяне не вабяць —
Не маю ў iх надзей,
Да iх iмкнецца, мабыць,
Манкурт ды лiхадзей.
Няхай другiм лёс слiзкi
Нясе удачаў шмат,
Хай хцiвец душыць блiзкiх,
Я ўласным градкам рад.

Что ж, карьеры в общепринятом смысле он так и не сделал. Зато благодаря ему сохранился архив филоматов.

Архивный детектив

Около тысячи писем, протоколы заседаний, научные и литературные труды... Потомкам Петрашкевичей доводилось их не раз перепрятывать. Только в начале ХХ века семья решилась открыть существование архива. Часть попала в Краков, часть — в Вильнюс, часть была украдена. Двоюродная внучка Онуфрия Петрашкевича Станислава, хранительница архива, завещала его одной из польских библиотек. Из Вильнюса в Польшу документы перевозили нелегально. Однажды письма филаретов конфисковали таможенники. С трудом удалось договориться, чтобы они были переданы министром культуры СССР Е.Фурцевой министерству культуры ПНР как дар Советского Союза. Сейчас, насколько я знаю, идет речь об оцифровке архива.

Могила Онуфрия Петрашкевича — на кладбище Расу в Вильнюсе. Он представлен как магистр философии.

rubleuskaja@list.ru