Десять странных фраз, с которых белорусские писатели начинали свои произведения
08.08.2017 08:35:54
«Мне не обязательно съедать всю яичницу, чтобы убедиться, что она из протухших яиц», — утверждал один литературный критик.
И действительно, обычно стиль, уровень таланта автора чувствуется уже с первой фразы. Если этот уровень высок — фраза цепляет читателя, интригует, она как дверь в созданный мир, куда хочется войти.
«В уездном городе N было так много парикмахерских заведений и бюро похоронных процессий, что, казалось, жители города рождаются лишь затем, чтобы побриться, остричься, освежить голову вежеталем и сразу же умереть».
Здравствуйте, «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова!
«Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое».
Конечно, хочется узнать, что будет с героем Кафки далее...
Бывает, что именно первая фраза только и западает в память. «Он поет по утрам в клозете». А далее — повесть Олеши «Зависть», произведение известное, но уступающее «Трем толстякам». Начало может являться ключом к содержанию: «Хаты былi на востраве». Можно вычислить «Людзi на балоце» Мележа. А бывает, когда первая фраза настолько неожиданна, что выбивает читателя из колеи.
Для вас — топ неожиданных первых фраз белорусских писателей.
А между тем это начало колоритной исторической повести Змитрока Бядули «Соловей». Автор — настоящий мастер. Посмотрите, как он в завязке повести играет с нами:
«Кожнаму ўсё па-свойму здаецца.
А месяц — чырвоны, чырвоны. Вясновую ноч крывавiць. А часам ён сiнi або iншага колеру.
Бывае, месяц выглядае, як серп, як падкова, напамiнае жывёлiну, выстаўляе рукi, як чалавек, на хвойку ўзлезе.
Гэта ўсё залежыць ад аўтара».
Фото kinofilms.me
Ну что, отгадали, какой знаменитый роман может начинаться с такой фразы? Думаю, далеко не все вспомнят... Правильный ответ — «Чорны замак Альшанскi» Владимира Короткевича. Короткевич вообще корифей в умении сразу же «цеплять», создавать впечатление доверительного разговора. «Я стары, я нават вельмi стары чалавек» — начало «Дзiкага палявання караля Стаха». «Груша цвiла апошнi год» — первое предложение эпопеи «Каласы пад сярпом тваiм».
Не можете даже предположить, кто бы мог начать таким образом свое произведение и о чем оно? Действительно, это не из слишком известного наследия: рассказ Каруся Каганца «Бывалы Юр у Менску». Поэт Карусь Каганец, он же Костровицкий, родственник Гийома Аполлинера, был личностью необычной, например, ходил по городу днем с фонарем и уверял, что ищет белоруса, по аналогии с Диогеном, таким же образом искавшим в древних Афинах человека. Рассказ построен в виде диалога приехавшего в Минск Юрко Милюка с более искушенным приятелем.
«– А гэта шыбенiца што азначае?
— Гэта ж гiмнастыка, тутака панскiя дзецi чапляюцца, а гэта гыганы...
— Але... Гэта я зразу не разабраў. Вот мой божа! I гарадскiя маюць ахвоту чапляцца... Нашы то за птушкамi, а яны птушак не маюць, так вось яку штуку прыдумалi. А дзе ж той трэк? Нешта я нiяк не цямлю, што гэта трэк.
— А вось гэта кругловiна.
— Так вось што трэк!.. Гэта ж тут на ласiпедах ганяюцца адзiн за другiм».
Почему–то, перебирая в памяти странные завязки, вспомнила начало рассказа Алеся Асташонка «Patria eternal», из дебютного сборника 1989 года «Фарбы душы». Экзотический фон нетипичен для традиционной белорусской прозы, хотя напоминает рассказ Короткевича «Синяя–синяя». В Алжире герой встречается с торговцем антиквариатом, тот признается, что он белорус, шляхтич Винцент Краевский, тоскующий о родине... Предисловие написал Алесь Адамович: «Гадоў восем прыйшоў да мяне хлопец, як мне здалося, вельмi заклапочаны нейкiмi жыццёвымi непрыемнасцямi. Пагаварыў i зразумеў, што неспакой у яго — ад таленту». Жизнь Асташонка сложилась тоже экзотически. В лихие девяностые, запутавшись в хитросплетениях бизнеса, был вынужден уехать из Беларуси, практически ушел из литературы и вернулся на родину только урной с прахом.
Фото kino-teatr.ru
Ну вот это произведение вы обязательно должны вспомнить по первому предложению. Нет? Школьная программа забылась, желания перечитать не возникло? А это Якуб Колас. Трилогия «На ростанях». Молодой учитель Лобанович, присланный на работу в глухую полесскую деревню, беседует со знахаркой Марьей, которая помогает ему по хозяйству.
«— Прабачайце, панiчок: я прыйшла запытацца — цi балiць яшчэ ў вас галава, цi перастала?
— Перастала, бабка, перастала! — сказаў малады настаўнiк, звярнуўшы ўвагу на сваю галаву i як бы прыслухаўшыся да яе. — Забыўся нават, што яна i балела!
— Ну, панiчок мой родны, як сабе хочаце: хочаце верце, хочаце не верце, а я вам, далiбог, шаптала!
— Ты i мне шаптала? — здзiвiўся настаўнiк. — Калi ж гэта ты ўмудрылася пашаптаць? Я нават i не прымецiў.
— Во вы тут сядзелi, чыталi, а я з кухнi праз дзверы шаптала... Не гневайцеся: далiбог, шаптала!»
Нет, не пытайтесь найти ответ в жанре научной фантастики. Это написанное в 1921 году произведение классика белорусской литературы Максима Горецкого под названием «Фантазiя».
«З расцерзаным да краю сэрцам вялiкага гуманiста вылез у поцемках з няведамай патомкам ямы панураны Францыск Скарына i падаўся ў начавым паветры да свайго радзiмага Полацка.
Даўгiя, шырокiя полы мантыi доктара лекарскiх i вызваленых навук развявалiся ад ветру, а яркi арэол наўкола сумнай галавы то разгараўся, то змяркаў».
Явившийся с того света Скорина осматривает разоренную войной родину, навещает лежащего в больнице Янку Купалу.
Фото Picstopin.com
Согласитесь, предложение может поставить в тупик. Не бросайтесь к словарям: слова «дзындра» вы там не найдете. Поэтому в рассказе Кузьмы Чорного «Хвоi гавораць» после первого предложения всегда дается сноска: «дзындра — шлак». Рассказ вошел в одноименный сборник 1926 года, и это настоящий шедевр. Лаконично и психологично. Дзядзька Язэп говорит о чем угодно — о птичках, о погоде. И только вскользь упоминает, что получил письмо о гибели сына на войне. «Тады я лiшнi раз упэўнiўся: чалавек можа быць гордым перажытымi пакутамi, у час жа гора, калi ён пачынае стагнаць перад другiмi, ён тады — увасабленне мiзэрнасцi».
Ну что, есть интрига? Впрочем, она уже в названии сборника Адама Глобуса: «Толькi не гавары маёй маме». Сборник открывает процитированный рассказ «Трохкутнiк (аповесць пра першае каханне)». Герою — семнадцать, он учится в художественном училище и влюблен в однокурсницу... Богемная жизнь, юношеский максимализм... Завершающая фраза: «Я ж табе казаў, нiчога цiкавага ў маiм першым каханнi так i не адбылося. Нiхто не ўтапiўся i не парэзаў сабе вены».
Фото Old.yakubkolas.by
Вот по этой фразе уже можно вычислить произведение. «На лодке по лесу» — это, скорее всего, о паводке. А кто в белорусской литературе ассоциируется с паводком, лесом и блужданиями? Полесские робинзоны! Культовый роман Янки Мавра стал популярен не только благодаря сюжету о двух подростках, оказавшихся отрезанными от цивилизации, но и читабельности текста.
Это первая фраза романа современного белорусского писателя Альгерда Бахаревича «Шабаны», по которому на сцене Купаловского театра был поставлен спектакль. Сюжетная основа — анекдот о мужчине, который вышел из квартиры в тапочках вынести мусор и не вернулся. Впрочем, анекдотичного в романе мало, зато сам стиль Бахаревича — ироничный, с черным юмором, насыщенный аллюзиями. Упомянутые Шабаны, отдаленный минский микрорайон, превращается в фантасмагорическую страну, этакие Нью–Васюки, где в будущем появятся пирамиды, самая глубокая станция метро и культурный центр, куда будут приезжать туристы со всего мира. Впрочем, нынешних антиутопических Шабанов с «желтым котлованом» здесь больше. «Шабаны вы мае, Шабаны»...
rubleuskaja@sb.by
И действительно, обычно стиль, уровень таланта автора чувствуется уже с первой фразы. Если этот уровень высок — фраза цепляет читателя, интригует, она как дверь в созданный мир, куда хочется войти.
«В уездном городе N было так много парикмахерских заведений и бюро похоронных процессий, что, казалось, жители города рождаются лишь затем, чтобы побриться, остричься, освежить голову вежеталем и сразу же умереть».
Здравствуйте, «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова!
«Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое».
Конечно, хочется узнать, что будет с героем Кафки далее...
Бывает, что именно первая фраза только и западает в память. «Он поет по утрам в клозете». А далее — повесть Олеши «Зависть», произведение известное, но уступающее «Трем толстякам». Начало может являться ключом к содержанию: «Хаты былi на востраве». Можно вычислить «Людзi на балоце» Мележа. А бывает, когда первая фраза настолько неожиданна, что выбивает читателя из колеи.
Для вас — топ неожиданных первых фраз белорусских писателей.
1 «Вясна. Дазваляецца чытачу маляваць вясну па свайму густу».
А между тем это начало колоритной исторической повести Змитрока Бядули «Соловей». Автор — настоящий мастер. Посмотрите, как он в завязке повести играет с нами:
«Кожнаму ўсё па-свойму здаецца.
А месяц — чырвоны, чырвоны. Вясновую ноч крывавiць. А часам ён сiнi або iншага колеру.
Бывае, месяц выглядае, як серп, як падкова, напамiнае жывёлiну, выстаўляе рукi, як чалавек, на хвойку ўзлезе.
Гэта ўсё залежыць ад аўтара».
2 «З чаго мне, чорт пабiрай, пачаць?»
Фото kinofilms.me
Ну что, отгадали, какой знаменитый роман может начинаться с такой фразы? Думаю, далеко не все вспомнят... Правильный ответ — «Чорны замак Альшанскi» Владимира Короткевича. Короткевич вообще корифей в умении сразу же «цеплять», создавать впечатление доверительного разговора. «Я стары, я нават вельмi стары чалавек» — начало «Дзiкага палявання караля Стаха». «Груша цвiла апошнi год» — первое предложение эпопеи «Каласы пад сярпом тваiм».
3 «– Трэк... мг... трэк... трэба пайсцi за iмi паглядзець, што такое трэк, бо хоч не мала свету з’ездзiў, а трэка не бачыў».
Не можете даже предположить, кто бы мог начать таким образом свое произведение и о чем оно? Действительно, это не из слишком известного наследия: рассказ Каруся Каганца «Бывалы Юр у Менску». Поэт Карусь Каганец, он же Костровицкий, родственник Гийома Аполлинера, был личностью необычной, например, ходил по городу днем с фонарем и уверял, что ищет белоруса, по аналогии с Диогеном, таким же образом искавшим в древних Афинах человека. Рассказ построен в виде диалога приехавшего в Минск Юрко Милюка с более искушенным приятелем.
«– А гэта шыбенiца што азначае?
— Гэта ж гiмнастыка, тутака панскiя дзецi чапляюцца, а гэта гыганы...
— Але... Гэта я зразу не разабраў. Вот мой божа! I гарадскiя маюць ахвоту чапляцца... Нашы то за птушкамi, а яны птушак не маюць, так вось яку штуку прыдумалi. А дзе ж той трэк? Нешта я нiяк не цямлю, што гэта трэк.
— А вось гэта кругловiна.
— Так вось што трэк!.. Гэта ж тут на ласiпедах ганяюцца адзiн за другiм».
4 «Я часта гляджу на гэтую манету... З рэверсу яе на мяне пазiраюць пiльныя вочы iмператара Каракалы».
Почему–то, перебирая в памяти странные завязки, вспомнила начало рассказа Алеся Асташонка «Patria eternal», из дебютного сборника 1989 года «Фарбы душы». Экзотический фон нетипичен для традиционной белорусской прозы, хотя напоминает рассказ Короткевича «Синяя–синяя». В Алжире герой встречается с торговцем антиквариатом, тот признается, что он белорус, шляхтич Винцент Краевский, тоскующий о родине... Предисловие написал Алесь Адамович: «Гадоў восем прыйшоў да мяне хлопец, як мне здалося, вельмi заклапочаны нейкiмi жыццёвымi непрыемнасцямi. Пагаварыў i зразумеў, што неспакой у яго — ад таленту». Жизнь Асташонка сложилась тоже экзотически. В лихие девяностые, запутавшись в хитросплетениях бизнеса, был вынужден уехать из Беларуси, практически ушел из литературы и вернулся на родину только урной с прахом.
5 «– А, гэта ты, бабка! Ну, прысядзь, пагаворым трохi!»
Фото kino-teatr.ru
«— Прабачайце, панiчок: я прыйшла запытацца — цi балiць яшчэ ў вас галава, цi перастала?
— Перастала, бабка, перастала! — сказаў малады настаўнiк, звярнуўшы ўвагу на сваю галаву i як бы прыслухаўшыся да яе. — Забыўся нават, што яна i балела!
— Ну, панiчок мой родны, як сабе хочаце: хочаце верце, хочаце не верце, а я вам, далiбог, шаптала!
— Ты i мне шаптала? — здзiвiўся настаўнiк. — Калi ж гэта ты ўмудрылася пашаптаць? Я нават i не прымецiў.
— Во вы тут сядзелi, чыталi, а я з кухнi праз дзверы шаптала... Не гневайцеся: далiбог, шаптала!»
6 «Клубок Зямлi, агорнуты крывавым туманом i згараючы ў iм, рабiў свой вечны шлях у сiстэме Сонца».
Нет, не пытайтесь найти ответ в жанре научной фантастики. Это написанное в 1921 году произведение классика белорусской литературы Максима Горецкого под названием «Фантазiя».
«З расцерзаным да краю сэрцам вялiкага гуманiста вылез у поцемках з няведамай патомкам ямы панураны Францыск Скарына i падаўся ў начавым паветры да свайго радзiмага Полацка.
Даўгiя, шырокiя полы мантыi доктара лекарскiх i вызваленых навук развявалiся ад ветру, а яркi арэол наўкола сумнай галавы то разгараўся, то змяркаў».
Явившийся с того света Скорина осматривает разоренную войной родину, навещает лежащего в больнице Янку Купалу.
7 «Смех — часта дзындра сумных настрояў i сталых думак».
Фото Picstopin.com
Согласитесь, предложение может поставить в тупик. Не бросайтесь к словарям: слова «дзындра» вы там не найдете. Поэтому в рассказе Кузьмы Чорного «Хвоi гавораць» после первого предложения всегда дается сноска: «дзындра — шлак». Рассказ вошел в одноименный сборник 1926 года, и это настоящий шедевр. Лаконично и психологично. Дзядзька Язэп говорит о чем угодно — о птичках, о погоде. И только вскользь упоминает, что получил письмо о гибели сына на войне. «Тады я лiшнi раз упэўнiўся: чалавек можа быць гордым перажытымi пакутамi, у час жа гора, калi ён пачынае стагнаць перад другiмi, ён тады — увасабленне мiзэрнасцi».
8 «Кажу табе: нiчога адметнага не было, нiхто не застрэлiўся».
Ну что, есть интрига? Впрочем, она уже в названии сборника Адама Глобуса: «Толькi не гавары маёй маме». Сборник открывает процитированный рассказ «Трохкутнiк (аповесць пра першае каханне)». Герою — семнадцать, он учится в художественном училище и влюблен в однокурсницу... Богемная жизнь, юношеский максимализм... Завершающая фраза: «Я ж табе казаў, нiчога цiкавага ў маiм першым каханнi так i не адбылося. Нiхто не ўтапiўся i не парэзаў сабе вены».
9 «– Кiруй туды, вунь у той лясок! Цiкава паездзiць у чоўне па лесе».
Фото Old.yakubkolas.by
Вот по этой фразе уже можно вычислить произведение. «На лодке по лесу» — это, скорее всего, о паводке. А кто в белорусской литературе ассоциируется с паводком, лесом и блужданиями? Полесские робинзоны! Культовый роман Янки Мавра стал популярен не только благодаря сюжету о двух подростках, оказавшихся отрезанными от цивилизации, но и читабельности текста.
10 «Шабаны вы мае, Шабаны, дайце зараз я вас пацалую».
Это первая фраза романа современного белорусского писателя Альгерда Бахаревича «Шабаны», по которому на сцене Купаловского театра был поставлен спектакль. Сюжетная основа — анекдот о мужчине, который вышел из квартиры в тапочках вынести мусор и не вернулся. Впрочем, анекдотичного в романе мало, зато сам стиль Бахаревича — ироничный, с черным юмором, насыщенный аллюзиями. Упомянутые Шабаны, отдаленный минский микрорайон, превращается в фантасмагорическую страну, этакие Нью–Васюки, где в будущем появятся пирамиды, самая глубокая станция метро и культурный центр, куда будут приезжать туристы со всего мира. Впрочем, нынешних антиутопических Шабанов с «желтым котлованом» здесь больше. «Шабаны вы мае, Шабаны»...
rubleuskaja@sb.by