Фронтовая медсестра Евгения Коновалова: «Когда забывают войну, начинается новая. Память — главный враг войны»
10.05.2024 08:00:00
Наталья ТЫШКЕВИЧ
Говорят, у войны не женское лицо. А как же медсестры? На своих плечах под свист пуль и разрывы снарядов они выносили с поля боя раненых, возвращали их к жизни в полевых медсанбатах и тыловых госпиталях. На своих хрупких плечах выносили не просто солдат. Они выносили Родину из огня.
Сестричка… Так ласково называли бойцы и фронтовую медсестру Евгению Коновалову (тогда еще Шибаеву). Когда началась Великая Отечественная, девушке исполнилось 18. За плечами — Харьковское медицинское училище. В январе этого года она отметила свой 101‑й день рождения. Ударник коммунистического труда, ветеран труда Евгения Васильевна давно на заслуженном отдыхе. Пока не начало подводить зрение, активно участвовала в работе совета ветеранов Заводского района Минска. Была его председателем, внося огромный вклад в патриотическое воспитание молодежи.
Евгения Коновалова.
— В вашей жизни три страны — Россия, Украина и Беларусь — переплелись воедино.
— И каждую из них я люблю и считаю своей Родиной. Родилась же я в деревне Салтыково Микояновского района Курской области.
— Кем мечтали быть?
— Училась хорошо, все схватывала на лету, запоминала на слух. Старалась во все вникнуть и во всем разобраться. С четвертого класса ходила в школу за шесть километров. Пятерки были по всем предметам, исключение — русский язык. Окончив в 1939 году семилетку, поехала в Харьков поступать в медицинское училище. Старшая сестра Шура уже работала медсестрой. Возможно, сказалось и влияние бабушки Домны — она могла заговорить любую хворь. Родители переехали вместе со мной. К слову, на то время Харьков по экономической значимости был выше Киева. При тракторном заводе были самые лучшие курсы медсестер. Учиться надо было 2,5 года.
— В начале 1941 года вам присвоили офицерское звание.
— Да, нам троим на курсе выдали удостоверения младшего лейтенанта, по распределению мы должны были отправиться в западную Украину.
— Но туда вы не доехали…
— Попала в больницу: упала с 4‑го этажа. Родители жили в центре Харькова, а я с девчонками в общежитии — поближе к заводу. В один из дней мы затеяли уборку. Хотела окна помыть на балконе, а то, что перила убрали, не заметила. Так и полетела вниз. Больше двух месяцев неподвижно пролежала в больнице на досках. Потом разрешили поворачиваться, потихоньку приподниматься… После выписки вернулась в училище, и меня перераспределили в больницу при тракторном заводе. Так и оперировала на костылях. К слову, с ними рассталась я только года через два.
— Было ли в предвоенные годы предчувствие, что начнется война?
— На работе, в больнице тракторного завода. Поскольку я была комиссована, то ни о каком фронте не могло быть и речи. До последнего не верилось, что мирная жизнь враз закончилась.
Дом отдыха «Октябрьский», 1941 год.
— И началась оккупация…
— В конце октября 1941 года немцы вошли в Харьков. Мы почти два года не жили, а существовали. Особенно тяжело приходилось зимой без теплой одежды и обуви.
— Активно немцы вербовали людей и для работы в Германии.
— С первых дней оккупации на стенах домов расклеивались афиши и плакаты с призывами и обещаниями лучшей жизни. Пестрила статьями о «счастливой жизни харьковчан в Германии» и издававшаяся в оккупированном Харькове газета «Нова Украина». Готовы были ехать в Неметчину и мои сестры‑близняшки. Но со временем до горожан стали доходить слухи о том, что уехавших бьют, истязают, морят голодом. Об этом же говорили и танкисты‑югославы, воевавшие на стороне вермахта. Чтобы как можно реже попадаться фрицам на глаза, мы с сестрами жили на два дома: и в Харькове, и в деревне у тетки.
— Умудряясь при этом спасать выходивших из окружения советских солдат.
— Когда в деревне появлялся кто‑то новый, немецкие ставленники (чаще всего это были поляки) начинали выяснять, кто он и откуда. И если кто‑то из местных за него поручался, что да, из здешних мест, выдавали документы. Как минимум восемь человек я спасла, признав в них односельчан…
— Знаю, вы даже за собаку не побоялись заступиться.
— Это уже случилось в Харькове. Надо было помочь одному подпольщику. Для прикрытия он держал продуктовый магазин, а сам занимался сбором нужной информации. Чтобы фрицы на него меньше косились, Костя предложил фиктивный брак. Я знала, что у него в Ленинграде семья, но согласилась. Я спасла его, а он потом выручил меня.
— Как это случилось?
— После освобождения Харькова кто‑то написал пасквиль, что я работала на немцев. Меня арестовали. И когда вели в комендатуру, он вручил конвоиру записку, что, мол, я его жена. Больше мы с ним не виделись… Сестры говорили, что какие‑то письма приходили, но до меня они так и не дошли.
Встреча с ветеранами, 1990 год.
— В армии как оказались?
— Я сама подошла к командиру одной из наших частей. Медиков тогда не хватало. Узнав, что я операционная медсестра, он взял меня добровольцем. К воинской службе из‑за травмы я была непригодна. Так попала в 504‑й батальон аэродромного обслуживания 2‑й воздушной армии 1‑го Украинского фронта, командовал которым полковник Логинов. Батальон обслуживал три истребительных полка, которые располагались в 5 — 7 километрах друг от друга.
Дежурила на аэродроме во время боевых вылетов. Порой приходилось принимать решения за врача: он‑то один на четыре полка. Из помощников только санитарка.
— Вместе с вами воевали и сталинские асы, как их тогда называли, ставшие в будущем генералами, — Степан Карнач и Александр Максимов.
— Оба Герои Советского Союза. Степан Карнач родом из Червенского района. На его счету 84 воздушных боя и 16 сбитых самолетов. Будучи командиром эскадрильи, совершил воздушный таран, сбив немецкий истребитель «Мессершмитт». Сам едва «дотянул» до аэродрома. После войны я искала Карнача по всему Союзу, а оказалось, что он живет в Минске. Потом переехал в Одессу.
Александра Максимова летчики называли хозяином неба. Его храбростью и отвагой гордились все. 22 сбитых вражеских самолета. В одном из боев его Як‑1 получил 170 пробоин! Беззаветная отвага и боевое мастерство советских летчиков приближали Победу.
— Где вы ее встретили?
— В Австрии, возле Вены, пройдя Украину, Румынию, Чехословакию, Венгрию… И плакали, и смеялись, и танцевали. Вот уж действительно радость со слезами на глазах. Не верилось, что больше не будет кровавого кошмара.
— После войны куда поехали?
— В Харьков к родителям. Устроилась на работу в психоневрологическую клинику. Город хоть и начал возрождаться, но узнать его было сложно. Немцы сожгли почти все институты, кинотеатры, музеи. Разрушили половину жилых домов. В центре города вообще не осталось ни одного целого здания. Родительский дом в Плетневском переулке (рядом с Владимирской — сейчас Павловской — площадью) чудом устоял.
— С мужем как познакомились?
— На фронте, в эскадрилье. Василий Митрофанович был штурманом и летал на У‑2 вместе с летчиком Чучиным. После одного из вылетов его самолет разбился, парень получил серьезное ранение. Первую неделю я его выхаживала, а потом отправили в тыловой госпиталь. Так наши пути и разошлись. Но после войны получила в Харькове письмо от Василия. В 1946 году мы встретились и поженились. Муж родом был из Беларуси — деревни Косаричи Глусского района Могилевской области. До войны окончил три курса нархоза. После свадьбы восстановился в институте, поехали в Минск. Но поскольку жить было негде, а в деревне оставаться я не хотела, вернулась в Харьков и снова устроилась в клинику. Когда же выделили барак на Южном поселке, переехала к мужу. Затем долгое время мы жили в Сибири. Вернувшись в Минск, 18 лет проработала детской медсестрой в 5‑й городской клинической больнице в отделении неврологии.
Евгения с супругом Василием и дочерью Людмилой, 1952 год.
— Пока были в Харькове, прошли курсы психологии и гипноза у известного профессора Платонова. Зачем?
— Чтобы помогать людям. В детстве меня ударила молния, и с тех пор словно проснулось шестое чувство. Я верила (и верю) в великую силу внушения, в силу слова. Может, потому и живу так долго. Книгу Платонова (к слову, ученика Бехтерева) «Слово как физиологический и лечебный фактор» зачитала до дыр. Сила слова действительно велика. Оно помогает быть здоровыми, счастливыми, удачливыми.
— Верится, что отметили 100‑летний юбилей?
— Не совсем. Было много хорошего, много тяжелого. Испытания закалили характер, а оптимизм не дает пасть духом. Ценю то, что есть, и радуюсь простым вещам.
— Родни много в Украине?
— Много… Непросто ей сейчас.
— Мира, здоровья и любви к стране, в которой живете. Нет ничего страшнее войны. Чтобы не допустить подобного, надо знать и помнить, к чему она приводит. Когда о войне забывают, начинается новая. Память — главный враг войны.
tyshkevich@sb.by
Фото автора и из личного архива Евгении Коноваловой.
Сестричка… Так ласково называли бойцы и фронтовую медсестру Евгению Коновалову (тогда еще Шибаеву). Когда началась Великая Отечественная, девушке исполнилось 18. За плечами — Харьковское медицинское училище. В январе этого года она отметила свой 101‑й день рождения. Ударник коммунистического труда, ветеран труда Евгения Васильевна давно на заслуженном отдыхе. Пока не начало подводить зрение, активно участвовала в работе совета ветеранов Заводского района Минска. Была его председателем, внося огромный вклад в патриотическое воспитание молодежи.
Евгения Коновалова.— В вашей жизни три страны — Россия, Украина и Беларусь — переплелись воедино.
— И каждую из них я люблю и считаю своей Родиной. Родилась же я в деревне Салтыково Микояновского района Курской области.
— Кем мечтали быть?
— Училась хорошо, все схватывала на лету, запоминала на слух. Старалась во все вникнуть и во всем разобраться. С четвертого класса ходила в школу за шесть километров. Пятерки были по всем предметам, исключение — русский язык. Окончив в 1939 году семилетку, поехала в Харьков поступать в медицинское училище. Старшая сестра Шура уже работала медсестрой. Возможно, сказалось и влияние бабушки Домны — она могла заговорить любую хворь. Родители переехали вместе со мной. К слову, на то время Харьков по экономической значимости был выше Киева. При тракторном заводе были самые лучшие курсы медсестер. Учиться надо было 2,5 года.
— В начале 1941 года вам присвоили офицерское звание.
— Да, нам троим на курсе выдали удостоверения младшего лейтенанта, по распределению мы должны были отправиться в западную Украину.
— Но туда вы не доехали…
— Попала в больницу: упала с 4‑го этажа. Родители жили в центре Харькова, а я с девчонками в общежитии — поближе к заводу. В один из дней мы затеяли уборку. Хотела окна помыть на балконе, а то, что перила убрали, не заметила. Так и полетела вниз. Больше двух месяцев неподвижно пролежала в больнице на досках. Потом разрешили поворачиваться, потихоньку приподниматься… После выписки вернулась в училище, и меня перераспределили в больницу при тракторном заводе. Так и оперировала на костылях. К слову, с ними рассталась я только года через два.
— Было ли в предвоенные годы предчувствие, что начнется война?
— Слухи ходили разные. Обстановка была тяжелой. Пакт о ненападении немного успокаивал, но мы чувствовали, что это ненадолго. Да и мировая война уже шла. Поэтому, учась, мы где‑то в душе понимали, что нас готовят к войне.— Известие о ее начале где застало?
— На работе, в больнице тракторного завода. Поскольку я была комиссована, то ни о каком фронте не могло быть и речи. До последнего не верилось, что мирная жизнь враз закончилась.
Дом отдыха «Октябрьский», 1941 год.— И началась оккупация…
— В конце октября 1941 года немцы вошли в Харьков. Мы почти два года не жили, а существовали. Особенно тяжело приходилось зимой без теплой одежды и обуви.
Оккупанты люто расправлялись с неугодными. Чаще всего их вешали на балконе дома областного комитета партии. А потом на улицах Харькова появился специальный автомобиль — газваген, или «душегубка». До 50 человек заталкивали в фургон и травили угарным газом. До августа 1943 года более 200 тысяч человек были расстреляны и загублены в таких машинах.Косил людей и голод. Ели все, что находили: очистки картофеля, кормовую свеклу, казеиновый клей… Небогатый скарб меняли на продукты. Чтобы хоть как‑то прокормиться, я одно время покупала на базаре крестики и меняла их в деревнях на пригоршню зерна, пару (пусть и мерзлых) картошек. Для людей крест был защитой…
— Активно немцы вербовали людей и для работы в Германии.
— С первых дней оккупации на стенах домов расклеивались афиши и плакаты с призывами и обещаниями лучшей жизни. Пестрила статьями о «счастливой жизни харьковчан в Германии» и издававшаяся в оккупированном Харькове газета «Нова Украина». Готовы были ехать в Неметчину и мои сестры‑близняшки. Но со временем до горожан стали доходить слухи о том, что уехавших бьют, истязают, морят голодом. Об этом же говорили и танкисты‑югославы, воевавшие на стороне вермахта. Чтобы как можно реже попадаться фрицам на глаза, мы с сестрами жили на два дома: и в Харькове, и в деревне у тетки.
— Умудряясь при этом спасать выходивших из окружения советских солдат.
— Когда в деревне появлялся кто‑то новый, немецкие ставленники (чаще всего это были поляки) начинали выяснять, кто он и откуда. И если кто‑то из местных за него поручался, что да, из здешних мест, выдавали документы. Как минимум восемь человек я спасла, признав в них односельчан…
— Знаю, вы даже за собаку не побоялись заступиться.
— Как‑то в Салтыково немцы построили всех на плацу. И один из офицеров стал издеваться над псом. Мне так неприятно было на это смотреть, что я и спросила на немецком: «Это и есть ваша немецкая культура?» Как он разозлился! Чудом удалось бежать.— А что за история с фиктивным браком?
— Это уже случилось в Харькове. Надо было помочь одному подпольщику. Для прикрытия он держал продуктовый магазин, а сам занимался сбором нужной информации. Чтобы фрицы на него меньше косились, Костя предложил фиктивный брак. Я знала, что у него в Ленинграде семья, но согласилась. Я спасла его, а он потом выручил меня.
— Как это случилось?
— После освобождения Харькова кто‑то написал пасквиль, что я работала на немцев. Меня арестовали. И когда вели в комендатуру, он вручил конвоиру записку, что, мол, я его жена. Больше мы с ним не виделись… Сестры говорили, что какие‑то письма приходили, но до меня они так и не дошли.
Встреча с ветеранами, 1990 год.— В армии как оказались?
— Я сама подошла к командиру одной из наших частей. Медиков тогда не хватало. Узнав, что я операционная медсестра, он взял меня добровольцем. К воинской службе из‑за травмы я была непригодна. Так попала в 504‑й батальон аэродромного обслуживания 2‑й воздушной армии 1‑го Украинского фронта, командовал которым полковник Логинов. Батальон обслуживал три истребительных полка, которые располагались в 5 — 7 километрах друг от друга.
Дежурила на аэродроме во время боевых вылетов. Порой приходилось принимать решения за врача: он‑то один на четыре полка. Из помощников только санитарка.
Экипажи днем и ночью бомбили оборону противника, стопорили передвижение немецких войск, взрывали магистрали, залетая глубоко в тыл врага. Бывало, самолеты возвращались с заданий полностью изрешеченными. Порой сутками на ногах без сна и отдыха.Но вы бы видели, с какой гордостью и отвагой шли летчики в бой, веря в Победу. И каждого с полета ждали как родного. Месяц место не вернувшегося с задания пилота ни за столом, ни в землянке никто не занимал.
— Вместе с вами воевали и сталинские асы, как их тогда называли, ставшие в будущем генералами, — Степан Карнач и Александр Максимов.
— Оба Герои Советского Союза. Степан Карнач родом из Червенского района. На его счету 84 воздушных боя и 16 сбитых самолетов. Будучи командиром эскадрильи, совершил воздушный таран, сбив немецкий истребитель «Мессершмитт». Сам едва «дотянул» до аэродрома. После войны я искала Карнача по всему Союзу, а оказалось, что он живет в Минске. Потом переехал в Одессу.
Александра Максимова летчики называли хозяином неба. Его храбростью и отвагой гордились все. 22 сбитых вражеских самолета. В одном из боев его Як‑1 получил 170 пробоин! Беззаветная отвага и боевое мастерство советских летчиков приближали Победу.
— Где вы ее встретили?
— В Австрии, возле Вены, пройдя Украину, Румынию, Чехословакию, Венгрию… И плакали, и смеялись, и танцевали. Вот уж действительно радость со слезами на глазах. Не верилось, что больше не будет кровавого кошмара.
— После войны куда поехали?
— В Харьков к родителям. Устроилась на работу в психоневрологическую клинику. Город хоть и начал возрождаться, но узнать его было сложно. Немцы сожгли почти все институты, кинотеатры, музеи. Разрушили половину жилых домов. В центре города вообще не осталось ни одного целого здания. Родительский дом в Плетневском переулке (рядом с Владимирской — сейчас Павловской — площадью) чудом устоял.
— С мужем как познакомились?
— На фронте, в эскадрилье. Василий Митрофанович был штурманом и летал на У‑2 вместе с летчиком Чучиным. После одного из вылетов его самолет разбился, парень получил серьезное ранение. Первую неделю я его выхаживала, а потом отправили в тыловой госпиталь. Так наши пути и разошлись. Но после войны получила в Харькове письмо от Василия. В 1946 году мы встретились и поженились. Муж родом был из Беларуси — деревни Косаричи Глусского района Могилевской области. До войны окончил три курса нархоза. После свадьбы восстановился в институте, поехали в Минск. Но поскольку жить было негде, а в деревне оставаться я не хотела, вернулась в Харьков и снова устроилась в клинику. Когда же выделили барак на Южном поселке, переехала к мужу. Затем долгое время мы жили в Сибири. Вернувшись в Минск, 18 лет проработала детской медсестрой в 5‑й городской клинической больнице в отделении неврологии.
Евгения с супругом Василием и дочерью Людмилой, 1952 год.— Пока были в Харькове, прошли курсы психологии и гипноза у известного профессора Платонова. Зачем?
— Чтобы помогать людям. В детстве меня ударила молния, и с тех пор словно проснулось шестое чувство. Я верила (и верю) в великую силу внушения, в силу слова. Может, потому и живу так долго. Книгу Платонова (к слову, ученика Бехтерева) «Слово как физиологический и лечебный фактор» зачитала до дыр. Сила слова действительно велика. Оно помогает быть здоровыми, счастливыми, удачливыми.
— Верится, что отметили 100‑летний юбилей?
— Не совсем. Было много хорошего, много тяжелого. Испытания закалили характер, а оптимизм не дает пасть духом. Ценю то, что есть, и радуюсь простым вещам.
— Родни много в Украине?
— Много… Непросто ей сейчас.
Все родные восхищаются нашим Президентом и по‑доброму завидуют: такого защитника еще поискать. Спасибо Александру Григорьевичу за заботу и низкий ему поклон от всех ветеранов за память и правду о войне. Люди должны знать, какой ценой завоеван мир.— Что пожелаете всем в День Победы?
— Мира, здоровья и любви к стране, в которой живете. Нет ничего страшнее войны. Чтобы не допустить подобного, надо знать и помнить, к чему она приводит. Когда о войне забывают, начинается новая. Память — главный враг войны.
tyshkevich@sb.by
Фото автора и из личного архива Евгении Коноваловой.