Наш первый олимпийский чемпион Леонид Гейштор рассказывает военную историю своей семьи
29.04.2017 00:02:10
Отца первого олимпийского чемпиона Беларуси Леонида Гейштора забрала Великая Отечественная. Настоящей героиней Леонид Григорьевич считает и свою маму — в оккупированном, а потом освобожденном, но голодном Гомеле сумевшую сберечь пятерых детей.
Многодетная семья Гейштор в довоенном Гомеле в особой роскоши не жила. Григорий Михайлович был лаборантом в Институте леса. Наталья Романовна какое-то время работала швеей, а потом сосредоточилась на воспитании детей. Четверо уже были на руках, еще один ребенок вот-вот должен был родиться.
— От соседей услышал: «Война! Война!» — вспоминает Леонид Гейштор. — А что «война»? Что я, пятилетний, мог понять? Но потом они пришли…
12 августа 2-я немецкая армия начала штурм города, авиация беспрерывно сбрасывала бомбы. Превосходство в силе привело к тому, что через пять дней фашистские войска ворвались в Гомель. На левом берегу Сожа бои шли еще трое суток.
Из скромного домика в микрорайоне Монастырек семью Гейштор и их соседей выгнали поздней осенью. Всех построили в колонну и повели через центр города — по сегодняшней улице Советской. Отца, мать на последних сроках беременности и четверых малолетних детей вместе с другими погнали в Германию. Леонид Григорьевич до сих пор вспоминает охватившее его чувство отчаянья и бессилия.
— Мы шли по полям. Было уже холодно, но урожай никто не убрал. Гонят нас, ночь застала в поле, был иней, — и сейчас ежится Леонид Григорьевич. — Родители накрыли нас, малых, сеном, а сами начали картошку копать. Наутро просыпаемся, а на нас снег лежит. Картошку, кстати, тогда засыпали в чайник, сварили, на всех разделили. В этом же чайнике грели воду, заварили что-то типа чая. Напиться не дал немец. Подъехал на коне, глаза горят, ногой чайник пнул и, довольный, отъехал.
Вселенная ли, разглядевшая в испуганном мальчишке будущую спортивную легенду, или небывалая удача спасла Гейшторов, Леонид Григорьевич не знает. Но нескольким семьям удалось отстать. Затаились, шли по полям. Схорониться удалось в деревне Старая Мильча, которая сейчас уже входит в состав Гомеля. Дом выбрали наобум, но местные почти всегда помогали друг другу. Хозяйка жилища бросила на пол солому — ложитесь. На той соломе и прожили какое-то время. На той соломе родилась и младшая сестра Леонида Григорьевича. Описать условия быта на оккупированной территории можно одним примером: однажды оголодавшие крысы чуть не загрызли новорожденную.
В Гомель не совались. Особенно в Монастырек, где было еврейское гетто. Два года оккупации слились для маленького Лени в одну большую серую полосу. Лишь изредка в памяти всплывают отдельные картины. Вот он стоит на окраине деревни, откуда отлично просматривается город. Отлично, потому что разрушен был почти до основания. Вот немцы бомбят железнодорожный мост через Сож — красивый, как радуга. Первым счастливым воспоминанием стало появление в Мильче советского разведчика.
Гомель освободили 26 ноября 1943 года.
— День был пасмурный, неприветливый. Мы пришли в Монастырек, спустились к речке, вода темная и злая. А потом увидели, что немцы дом наш сожгли. Соседи говорят, несколько раз пытались поджечь, даже бросали гранаты, он долго не сдавался.
Гейшторы временно заняли пустующий дом, в котором некогда жили монахини. Нужно было думать, как перезимовать в разрушенном голодном городе. Но тут война еще больше усложнила им жизнь: отец ушел на фронт. В начале войны он не прошел комиссию по болезни, в середине — нужны были люди.
Зима выдалась чрезвычайно суровой. Морозы стояли такие, что метровый лед на реке трещал от натуги. В отсутствие мужа все заботы по пропитанию и воспитанию легли на плечи матери семейства. Наталья Романовна снова занялась шитьем. На базаре продавали все, что могли, чтобы заработать лишнюю копейку, но большую часть времени приходилось голодать.
В сохранившихся документах отец Леонида ГЕЙШТОРА значится пропавшим без вести, но в его гибели родные не сомневались.
— Выкручивались как могли. Мне ставили самовар на санки. Пока до базара довезешь по колено в снегу — закипает, продавали горячий чай. Люди были добрее, сочувствующие. Заняла мама денег — купила картошки, немного мяса. Продавала на базаре котлеты.
Женщина, работавшая на хлебокомбинате, приносила мешки из-под муки — мыть, за это нам хлеб давали. Хлеб пекла круглый, кусочек стоил 10 рублей на те деньги, вся булка — 100. Совсем немного из этого оставляла детям.
Весной 1944-го разлив Сожа был огромный. Наводнение, как в Венеции, вода до середины забора, волны били в стены так, что, казалось, снесут хлипкую конструкцию. В дом Гейшторы попадали через окно. Закалившиеся невзгодами, сумели отложить денег и купить лодку. Без нее было просто не выбраться из дома. Маленький Леня взялся зарабатывать: перевозил людей и грузы. Научился ловить рыбу.
— Натягивал провод через речку, на него — леску с крючками и ждал. Иногда ловил монстров — вон в полковра, — рыбак со стажем Леонид Гейштор хвастливо разводит руки, чтобы показать улов. — Стерлик, мирон... Мирон красивый, усы, голова, как у лисицы! Сейчас здесь такое уже и не водится, наверное.
От отца приходили письма. Наталья Романовна подробностей детям не рассказывала: на фронте все хорошо. Последняя весточка была в марте. Сейчас в обобщенном банке данных «Мемориал» можно найти запрос 1944 года: жена Наталья Гейштор разыскивает переставшего писать супруга. Через три месяца на документе появилась печать «Пропал без вести». Подробностей о его судьбе родные так и не узнали.
Выпавшее из рук мамы письмо Леонид Гейштор запомнил на всю жизнь. Как и страх, и безысходность в глазах всегда самой сильной Натальи Романовны. Содержание письма он не видел, но вслух еле шевелящимися губами мама сказала:
— Отец погиб.
А потом были самые горькие слезы и висящий в воздухе вопрос: как жить дальше, одной с пятью детьми? У маленького, но внезапно повзрослевшего Лени разрывалось сердце, но тут мама взяла себя в руки: будем жить!
— Она была суровой, но из-за угла ни за кем не следила. Просто воспитывала так, что шалостей не хотелось. Все делала сама. В долг не брала — говорила, что не хочет в рабство. Шила, продавала, спала пару часов в сутки.
С едой снова было плохо. Самый большой разгул — на Пасху. Мама напекла куличей и сварила компот из сухофруктов. Порой Наталья Романовна оглядывала оставшуюся картошку и понимала: на всех не хватит, даже если делать драники. Тогда просто сварила, растолкла и залила кипятком. Этот «кисель» делили на всех.
— Ночью буржуйка грела. Стенки у нее тонкие. Мы нарезали картошку тонкими кружочками, прикладывали к горячей стенке, так жарили и ели. Ничего вкуснее в жизни не пробовал.
Глядя на отдающую себя полностью семье мать, более ответственными и самостоятельными становились и дети. Выживали и крепчали. Освоивший во время войны лодку, Леонид Гейштор вскоре открыл для себя и каноэ, стал выигрывать местные соревнования и постепенно шел к золоту Рима.
— Может, и странно так говорить, но война и тяжелый труд мамы сделали из меня олимпийского чемпиона. Воспитание и дисциплина.
Картошка в чайнике
Многодетная семья Гейштор в довоенном Гомеле в особой роскоши не жила. Григорий Михайлович был лаборантом в Институте леса. Наталья Романовна какое-то время работала швеей, а потом сосредоточилась на воспитании детей. Четверо уже были на руках, еще один ребенок вот-вот должен был родиться.
Война поспособствовала и воспитанию спортивной стойкости
— От соседей услышал: «Война! Война!» — вспоминает Леонид Гейштор. — А что «война»? Что я, пятилетний, мог понять? Но потом они пришли…
12 августа 2-я немецкая армия начала штурм города, авиация беспрерывно сбрасывала бомбы. Превосходство в силе привело к тому, что через пять дней фашистские войска ворвались в Гомель. На левом берегу Сожа бои шли еще трое суток.
Из скромного домика в микрорайоне Монастырек семью Гейштор и их соседей выгнали поздней осенью. Всех построили в колонну и повели через центр города — по сегодняшней улице Советской. Отца, мать на последних сроках беременности и четверых малолетних детей вместе с другими погнали в Германию. Леонид Григорьевич до сих пор вспоминает охватившее его чувство отчаянья и бессилия.
— Мы шли по полям. Было уже холодно, но урожай никто не убрал. Гонят нас, ночь застала в поле, был иней, — и сейчас ежится Леонид Григорьевич. — Родители накрыли нас, малых, сеном, а сами начали картошку копать. Наутро просыпаемся, а на нас снег лежит. Картошку, кстати, тогда засыпали в чайник, сварили, на всех разделили. В этом же чайнике грели воду, заварили что-то типа чая. Напиться не дал немец. Подъехал на коне, глаза горят, ногой чайник пнул и, довольный, отъехал.
Хозяйка дома подстелила соломки
Вселенная ли, разглядевшая в испуганном мальчишке будущую спортивную легенду, или небывалая удача спасла Гейшторов, Леонид Григорьевич не знает. Но нескольким семьям удалось отстать. Затаились, шли по полям. Схорониться удалось в деревне Старая Мильча, которая сейчас уже входит в состав Гомеля. Дом выбрали наобум, но местные почти всегда помогали друг другу. Хозяйка жилища бросила на пол солому — ложитесь. На той соломе и прожили какое-то время. На той соломе родилась и младшая сестра Леонида Григорьевича. Описать условия быта на оккупированной территории можно одним примером: однажды оголодавшие крысы чуть не загрызли новорожденную.
Паводок 1944 года был таким сильным, что из дома выбирались через окна.
В Гомель не совались. Особенно в Монастырек, где было еврейское гетто. Два года оккупации слились для маленького Лени в одну большую серую полосу. Лишь изредка в памяти всплывают отдельные картины. Вот он стоит на окраине деревни, откуда отлично просматривается город. Отлично, потому что разрушен был почти до основания. Вот немцы бомбят железнодорожный мост через Сож — красивый, как радуга. Первым счастливым воспоминанием стало появление в Мильче советского разведчика.
Гомель освободили 26 ноября 1943 года.
— День был пасмурный, неприветливый. Мы пришли в Монастырек, спустились к речке, вода темная и злая. А потом увидели, что немцы дом наш сожгли. Соседи говорят, несколько раз пытались поджечь, даже бросали гранаты, он долго не сдавался.
Гейшторы временно заняли пустующий дом, в котором некогда жили монахини. Нужно было думать, как перезимовать в разрушенном голодном городе. Но тут война еще больше усложнила им жизнь: отец ушел на фронт. В начале войны он не прошел комиссию по болезни, в середине — нужны были люди.
Невзгоды закаляют
Зима выдалась чрезвычайно суровой. Морозы стояли такие, что метровый лед на реке трещал от натуги. В отсутствие мужа все заботы по пропитанию и воспитанию легли на плечи матери семейства. Наталья Романовна снова занялась шитьем. На базаре продавали все, что могли, чтобы заработать лишнюю копейку, но большую часть времени приходилось голодать.
В сохранившихся документах отец Леонида ГЕЙШТОРА значится пропавшим без вести, но в его гибели родные не сомневались.
— Выкручивались как могли. Мне ставили самовар на санки. Пока до базара довезешь по колено в снегу — закипает, продавали горячий чай. Люди были добрее, сочувствующие. Заняла мама денег — купила картошки, немного мяса. Продавала на базаре котлеты.
Женщина, работавшая на хлебокомбинате, приносила мешки из-под муки — мыть, за это нам хлеб давали. Хлеб пекла круглый, кусочек стоил 10 рублей на те деньги, вся булка — 100. Совсем немного из этого оставляла детям.
Весной 1944-го разлив Сожа был огромный. Наводнение, как в Венеции, вода до середины забора, волны били в стены так, что, казалось, снесут хлипкую конструкцию. В дом Гейшторы попадали через окно. Закалившиеся невзгодами, сумели отложить денег и купить лодку. Без нее было просто не выбраться из дома. Маленький Леня взялся зарабатывать: перевозил людей и грузы. Научился ловить рыбу.
— Натягивал провод через речку, на него — леску с крючками и ждал. Иногда ловил монстров — вон в полковра, — рыбак со стажем Леонид Гейштор хвастливо разводит руки, чтобы показать улов. — Стерлик, мирон... Мирон красивый, усы, голова, как у лисицы! Сейчас здесь такое уже и не водится, наверное.
От отца приходили письма. Наталья Романовна подробностей детям не рассказывала: на фронте все хорошо. Последняя весточка была в марте. Сейчас в обобщенном банке данных «Мемориал» можно найти запрос 1944 года: жена Наталья Гейштор разыскивает переставшего писать супруга. Через три месяца на документе появилась печать «Пропал без вести». Подробностей о его судьбе родные так и не узнали.
Выпавшее из рук мамы письмо Леонид Гейштор запомнил на всю жизнь. Как и страх, и безысходность в глазах всегда самой сильной Натальи Романовны. Содержание письма он не видел, но вслух еле шевелящимися губами мама сказала:
— Отец погиб.
Будем жить!!
А потом были самые горькие слезы и висящий в воздухе вопрос: как жить дальше, одной с пятью детьми? У маленького, но внезапно повзрослевшего Лени разрывалось сердце, но тут мама взяла себя в руки: будем жить!
— Она была суровой, но из-за угла ни за кем не следила. Просто воспитывала так, что шалостей не хотелось. Все делала сама. В долг не брала — говорила, что не хочет в рабство. Шила, продавала, спала пару часов в сутки.
Первый в жизни снимок Леонида, 15 лет. Мама Наталья Романовна.
С едой снова было плохо. Самый большой разгул — на Пасху. Мама напекла куличей и сварила компот из сухофруктов. Порой Наталья Романовна оглядывала оставшуюся картошку и понимала: на всех не хватит, даже если делать драники. Тогда просто сварила, растолкла и залила кипятком. Этот «кисель» делили на всех.
— Ночью буржуйка грела. Стенки у нее тонкие. Мы нарезали картошку тонкими кружочками, прикладывали к горячей стенке, так жарили и ели. Ничего вкуснее в жизни не пробовал.
Глядя на отдающую себя полностью семье мать, более ответственными и самостоятельными становились и дети. Выживали и крепчали. Освоивший во время войны лодку, Леонид Гейштор вскоре открыл для себя и каноэ, стал выигрывать местные соревнования и постепенно шел к золоту Рима.
— Может, и странно так говорить, но война и тяжелый труд мамы сделали из меня олимпийского чемпиона. Воспитание и дисциплина.
valchencko@mail.ru