Человек, который верил в волатов

Он стоял и смотрел на курган. Это было величественное зрелище — словно из–под земли пытался встать кто–то невероятно огромный и могучий... Волат...

Сколько таких курганов, «валатовак» на родной Беларуси! Конечно, сказки о том, что в них похоронены могучие великаны, всего только сказки, кому, как не ему, этнографу, это понимать... Но человек разделял мнение Вацлава Ластовского о том, что волаты, возможно, древнее племя, от которого происходят белорусы, просто реальные сведения о них, как обычно и бывает, преобразились в мифы.

Но иметь такой миф — это прекрасно... Еще совсем юным он писал в путевых заметках: «Ледзь не ля кожнага хутара курган i маленькiя могiлкi — ўласныя. На крыжавых дарогах старыя крыжы, убраныя хвартушкамi, кавалкамi палатна. Чуецца старына, мiнулае. Што ў курганох? Што значаць вялiкiя каменнi ля iх? ...Беларусь зусiм яшчэ не агледжана, i мы яе зусiм не ведаем; пазiраючы туды, — далей, мы тут нiчога не бачым».

Он посвятил жизнь тому, чтобы «агледзець Беларусь». И успел сделать невероятно много. Особенно если учесть, что полноценно заниматься научной деятельностью ему удалось на протяжении всего восьми лет, а многие его уникальные работы бесследно исчезли...

Судьба, в своем трагизме не особенная для истории белорусской культуры. Судьба, которая не должна быть забыта.

Человека, который верил в волатов, звали Микола Касперович.

Касперович родился в семье арендатора Игуменского уезда. Арендатором был, кстати, и отец Купалы... Стереотипное представление о всяком дореволюционном белорусском крестьянине, как забитом, неграмотном обитателе подслеповатой «хацiнкi» пора пересматривать. Да, хватало и страшной нищеты... Но вот семья поэта Владимира Жилки богатой не была, а когда они переезжали, целый воз нагрузили книгами и журналами из домашней библиотеки. Семья историка Николая Улащика — тоже крестьяне. Но «столыпинские», те, которые воспользовались земельной реформой и получили свой надел. В их деревне все ходили в церковь в шляпах и костюмах и выписывали газеты. И родители маленького Миколы Касперовича были уверены: сыну необходимо дать образование! Он окончил церковноприходскую школу, а в год революции поступил в Игуменское начальное училище.

Только представьте, какое это было время: Первая мировая война, революция, мощный подъем национального возрождения. Власти меняются — немцы, поляки, большевики... На взросление времени не было. А в белорусскую школу срочно нужны новые учителя — те, которые могли преподавать народу на его языке. В 17 лет Микола Касперович получает удостоверение народного учителя. Он присутствует на Первом Всебелорусском конгрессе, вступает в партию белорусских социал–революционеров. Преподает в Мирославской школе 1–й степени в Березинском районе, параллельно учится на литературно–художественном отделении Минского учительского института.

Голод на образованных «новых» людей был велик. Совсем юного Миколу посылают инструктором Белорусского отдела Народного комиссариата просвещения БССР в родной уезд. Эту работу юноша совмещает с нелегальной деятельностью эсера, и его увольняют. Однако за несколько месяцев Касперович успел сделать очень много для белорусской школы. Его преемник, Базыль Залуцкий, писал начальству: «Надта было б добра, каб быў прысланы даўнейшы iнструктар Каспяровiч, каторы i цяпер цэлую нядзелю саўсiм не адзеты ездзiў са мною па павеце, i ўсюды працаваў, i, як ён казаў, нават саўсiм без усялякай платы».

Но не слишком покорным характером отличался талантливый юноша, с начальством по жизни были у него проблемы. Пединститут ликвидировали, и Микола Касперович вместе с другими студентами, среди которых много начинающих писателей, перевелся в созданный Белгосуниверситет. Но в конце 1921 года его отчисляют как бывшего эсера.

Зато, по свидетельству друга Касперовича Миколы Улащика, тот имел «талент дзелавiтасцi»: «умеў неяк лёгка арганiзаваць, «прабiць» самую цяжкую справу». И в 1922 году в Слуцкий окружной отдел народного просвещения явился молодой человек с направлением в руках, выданным самим наркомом просвещения Всеволодом Игнатовским. Юноша назначался школьным инспектором.

Энергия у молодого человека феноменальная. Он организовывает белорусские школы, работает в комиссии белорусоведения, основывает в Слуцке краеведческий музей, пишет статьи... В 1923 году Касперович отправляется в экспедицию, чтобы собрать экспонаты для Всесоюзной сельскохозяйственной выставки в Москве. И что же это были за экспонаты? «Згоджан лiрнiк, якi, апрача сваiх духоўных вершаў, спявае i свецкiя песнi: беларускую «Марсельезу», «Жанiўся верабей» i гэтак далей. Рыхтуецца група валачобнiкаў, калядоўшчыкаў i iнш., адзежа касца, жняi i г.д. Усе экскурсанты са Случчыны маюць быць адзеты ў нацыянальныя вопраткi (беларускiя)».

В 24 года Миколу Касперовича назначают инспектором Витебского окружного отдела народного образования.

И здесь он проявляет свои разнообразные таланты. Кроме непосредственно школьных дел, инициирует создание филиала «Маладняка», Витебского окружного общества краеведения. В 1927 году Касперович напечатает в журнале «Маладняк» статью, в которой среди наиболее значительных творческих личностей в истории Витебска назовет Марка Шагала и посвятит ему более страницы текста. А ведь Шагал уже уехал в капиталистический Париж, кроме того, далеко не все на родине признавали и понимали его искусство. Но Микола Касперович уверен, что «М[арк] З[ахаравiч] з’яўляецца адным з найбольш яркiх прадстаўнiкоў экспрэсыянiзму i глыбокiм яўрэйскiм нацыянальным мастаком». Но самое большое достижение «витебского периода» Касперовича — он составляет «Вiцебскi краёвы слоўнiк», первый в серии белорусских региональных словарей, задуманной Институтом белоруской культуры.

Касперович был по природе своей учителем — вскоре он еще выдаст и брошюры «Як сабраць i ўкласцi слоўнiк мовы свайго раёна» и в соавторстве с Азбукиным «Як укласцi геаграфiчны слоўнiк». Составит даже «Узоры для лiтаратурных гурткоў пры «Маладняку» i гурткоў селькораў» — первое белоруское пособие для начинающих литераторов.

В 1926 году ценного работника забрали в Минск. Касперович — научный секретарь Центрального бюро краеведения Инбелкульта, секретарь журнала «Наш край». Одна за другой появляются научные работы: «Беларуска–расiйскi слоўнiк», «Слоўнiчак уласных найменняў», «Беларускае малярства ў Польшчы», «Асноўныя моманты гiсторыi беларускага дойлiдства»... Он исследует историю белорусского искусства, архитектуры и театра, составляет библиографию произведений Каруся Каганца, занимается переводами, в том числе переводит на белорусский язык собрание сочинений Ленина. Ездит в экспедиции — не только по Беларуси, но и в Украину, Грузию, Финляндию. В Сибири изучает жизнь белорусской диаспоры...

Вряд ли Касперович предполагал, что Сибирь вскоре станет его последним пристанищем и новой родиной для его семьи.

Этнографа арестовали в 1930 году по делу вымышленного «Саюза вызвалення Беларусi». «Дело» СВБ составляло 29 томов. К счастью, не удалось осуществить сценарий, согласно которому руководителями СВБ должны были быть признаны Янка Купала и Якуб Колас. Именно тогда Купала пытался покончить с собой, разрезав живот перочинным ножиком. Президент Академии наук БССР Всеволод Игнатовский, которому предлагали ту же роль, в ожидании ареста покончил с собой.

Но это был еще не расстрельный 37-й.

Почти год шло следствие, приговор Касперовичу — пять лет исправительно–трудовых работ в городском поселке Осинки Кемеровской области.

Что ж, человек, который верил в волатов и составлял словари, поехал валить лес. Таких сосланных было много, и, наверное, многие верили, что после «перевоспитания» вернутся к нормальной жизни. Но дорога в Беларусь была заказана. После освобождения Микола Касперович поселяется в Новосибирске. С ним — его семья. Он преподает русский язык и литературу в техникуме связи, читает лекции по теории литературы в педагогическом институте.

Однажды попав между колес репрессивной машины, можно было не надеяться из нее освободиться. Волны арестов шли одна за другой, иногда давая людям несколько лет надежды. В 1937 году начались повторные аресты. На этот раз приговаривали не к ссылкам, а к огромным лагерным срокам и расстрелам.

Миколу Касперовича расстреляли 26 декабря 1937 года. Реабилитировали его дважды, по двум приговорам, в 1958–м и 1960–м.

Он успел написать 230 работ. Многие до сих пор не найдены, например монография о краеведении, просвещении и культуре Финляндии и прибалтийских стран, сборник очерков «На мастацкiм шляху», сборник очерков «На тэму асветнага краязнаўства», сборники критических статей и народных сказок...

В 2000 году в Белорусском государственном архиве–музее литературы и искусства состоялась научная конференция, посвященная 100–летию со дня рождения Миколы Касперовича. Из Новосибирска, где так и осталась жить вся семья, приезжал младший сын ученого, Алесь Николаевич Касперович, доктор технических наук, который поделился воспоминаниями об отце. Материалы конференции были изданы, они и послужили основным материалом для этой статьи.