Вадим Гигин — про трагический и кровавый след Березы-Картузской

Впервые о концлагере в Березе‑Картузской я услышал еще в детстве. Тогда, во время одной из экскурсий по Брестской области, в память врезались подробности того ужаса, который там творился. Поначалу они показались даже не совсем правдоподобными. Сейчас мы знаем достаточно много о том, что происходило на территории казарм одного из самых красивых белорусских городов Полесья в 30‑е годы прошлого века. Но многие в Польше до сих пор не желают принять правду о тех событиях. Эта тема неудобна для современной политики исторической памяти, которая упорно отказывается признать то обстоятельство, что межвоенная Вторая Речь Посполитая была авторитарным государством.

Помещение лагерной администрации и памятный обелиск на месте концлагеря (1962 г.). Фото из Википедии.

Истоки

Часто можно встретить утверждение, что саму форму организации концентрационного лагеря польские полицейские переняли у гитлеровцев. Действительно, по некоторым атрибутам (пять рядов колючей проволоки, ров вокруг и т.д.) Березовский лагерь напоминал первые такие же аналоги в Третьем рейхе. Но документальных подтверждений версии об обмене этим своеобразным опытом нет. Впрочем, польским властям вовсе не нужно было перенимать что‑либо, заимствовать у своего западного соседа. К 1934 году, когда возник лагерь в Березе, такие методы изоляции населения были очень хорошо известны в мире.

Это сейчас концлагерь воспринимается нами как фабрика смерти — по созданным нацистами ужасным образцам, которыми они усеяли всю оккупированную Европу. На самом деле изначально такой лагерь уже по самому своему названию предполагал концентрацию и изоляцию в одном месте больших групп нелояльного населения. Особенно популярны концлагеря стали при подавлении крупных восстаний и в качестве инструмента борьбы с партизанами. Впервые их в массовом порядке применили испанцы в ходе удушения освободительного движения на Кубе в конце XIX века и чуть позже британцы в Южной Африке в годы англо‑бурской войны. Затем этот опыт «успешно» переняли в Австро‑Венгрии во время Первой мировой. И дальше пошло‑поехало…

Практически с самого начала конц­лагеря приобрели дурную славу. Скученность узников приводила к массовым эпидемиям, голоду. Широко использовались показательные экзекуции. Страшную репутацию заслужил австрийский лагерь Талергоф, созданный в 1914 году для пророссийски настроенных жителей Галиции и Буковины.

Так что поляки следовали вполне распространенному европейскому опыту. И, кстати, не особо скрывали существование своего лагеря. О нем писали газеты, даже публиковались карикатуры на узников, высмеивающие их бессилие перед могуществом Второй Речи Посполитой.

Депутатов — под замок

Идея о создании подобного места для изоляции «неблагожелательного элемента» витала в Польше давно. Тем более что и собственные образчики у поляков уже имелись. Это печально известные лагеря для советских военнопленных, созданные в 1919—1920 годах. От болезней, голода и издевательств в них погибли десятки тысяч наших со­­отечественников. Причем доказанным фактом является сознательная практика доведения до смерти. Вопрос о том, где содержать политических узников, встал перед новыми властями после майского переворота 1926‑го, совершенного Юзефом Пилсудским. Тема приобрела особую остроту в ходе разгрома Белорусской крестьянско‑рабочей громады в 1927 году, когда под суд было отдано более 4 тысяч активистов белорусского освободительного движения.

Особые условия содержания были применены для группы бывших депутатов польского Сейма, арестованных в сентябре 1930‑го. Они относились к числу противников Юзефа Пилсудского. До суда их продолжительное время держали в военной тюрьме на территории Брестской крепости. Над заключенными изощренно издевались. Дело даже доходило до имитации смертной казни.

Масштабными были репрессии польских властей в ходе так называемой пацификации сельской местности в Западной Украине осенью 1930 года. Тогда карательные акции были проведены в 800 селах 16 поветов и сожжены более 500 домов. Операцией руководил Бронислав Перацкий, ставший затем министром внутренних дел Польши. За это украинские националисты приговорили его к смерти. 15 июня 1934‑го член Организации украинских националистов Григорий Мацейко смертельно ранил министра. А всего через два дня было принято решение о создании «лагеря изоляции» в Березе‑Картузской. Кстати, сам террорист Мацейко сумел сбежать. Впоследствии немецкая разведка планировала использовать его при покушении на президента США Франклина Рузвельта. Но этим планам не суждено было сбыться. А в историографии до сих пор бытует версия о том, что к покушению на Перацкого могут быть причастны как его противники в польских спецслужбах, так и польские националисты.

Палачи: интеллигенты, штрафники и уголовники

Имена комендантов лагеря хорошо известны. Их было всего двое: сначала Болеслав Греффнер, а затем Юзеф Камала‑Курганский. Но в разработке правил жизни лагеря принимали участие начальники куда как более высокого ранга. Распоряжение «по вопросу о лицах, угрожающих безопасности, покою и общественному порядку» подписал лично президент Игнацы Мосьцицкий, а также заверили 11 министров польского кабинета, в том числе и фактический руководитель государства Юзеф Пилсудский. Они прекрасно отдавали себе отчет в том, что делают. Тогдашний премьер‑министр Леон Козловский публично заявил журналистам: «Места изоляции будут иметь очень тяжелый, суровый режим и не будут не чем иным, как только орудием суровой и карающей руки государства».

Эти слова принадлежат не просто государственному деятелю, а еще и известному ученому, профессору археологии Львовского университета. Затем пан Козловский сам попадет уже в тюрьму НКВД, где подвергнется не менее суровому обращению. После нападения нацистской Германии на СССР его выпустят, и он присоединится к армии Андерса, но уже осенью 1941 года дезертирует из нее, за что бывшие соратники приговорят предателя к смерти. И поделом, поскольку бывший премьер будет сотрудничать с гитлеровцами и до самой своей смерти от авианалета будет получать от них пенсию.

Еще один интеллигент, на этот раз писатель и поэт, попросту напрямую курировал деятельность лагеря в Березе‑Картузской. Речь, конечно же, о печально известном полесском воеводе Вацлаве Костек‑Бернацком. Его отличала крайняя степень великодержавного польского шовинизма. Именно он вынашивал планы тотальной полонизации подвластного ему населения. Есть все основания утверждать, что решение о размещении особого лагеря на территории Полесского воеводства было продиктовано не только наличием подходящих помещений в бывших казармах, но и личностью руководителя этой провинции.

Этот воевода был палачом со стажем. В годы Первой мировой войны он одно время выполнял функции шефа жандармерии 1‑й бригады польских легионов австро‑венгерской армии. За свою жестокость получил прозвище «Костек‑Вешатель». Затем, уже будучи полковником Войска польского и комендантом Брестской крепости, именно он организовал невыносимые условия содержания для тех самых арестованных бывших депутатов сейма. Открытие лагеря в Березе дало ему возможность проявить свои откровенно садистские наклонности. По всем свидетельствам, полесский воевода в подробностях вникал во все тонкости жизни лагеря. А его инспекция в 1938 году привела к резкому ужесточению режима, сделав жизнь узников просто невыносимой. После войны Костек‑Бернацкий сам будет арестован и приговорен за свои преступления сначала к смертной казни, замененной затем десятилетним заключением.

В разное время в лагере работали от 64 до 131 полицейского. В основном это были люди, проштрафившиеся по службе. Они сами жили на территории лагеря в специальной казарме, без семей. Известно, что среди личного состава процветало пьянство. Служащие лагеря не только на полную проявляли свою жестокость на заключенных, доставалось от них и окрестному населению. Не зря местные жители, завидев лагерного полицейского, разбегались.

Вот как характеризовал сотрудников лагеря один из бывших узников Кунцевич: «Пытель проходил специальную школу, работал в органах госбезопасности Польши, отличался жестокостью. Малецкий был «раз’юшаным катам», участник убийства нашего товарища Германицкого, религиозным фанатиком. Говорили о нем, что он позже изменился до неузнаваемости, перестал избивать узников якобы под влиянием того, что у него умерли две малолетние дочери. Ленчковский — самый свирепый кат. Молодой, рослый, крепкий, при побоях доходил до бешенства. Солецкий — бил без пощады, этим, видимо, удовлетворялся как садист…» Под стать им были и другие участники этой команды.

Юзефу Камале‑Курганскому принадлежит идея использовать для издевательств в «политическом лагере» уголовников. В основном туда направляли лиц, осужденных за валютные операции на черном рынке, но не только. Из них формировались специальные небольшие команды, а также вербовались коменданты камер, помогавшие администрации поддерживать крайне жесткий режим. Известно, что часть таких комендантов вербовалась также из украинских националистов, пошедших на сотрудничество с властями.

Береза «за польским часэм»: оживленная и беспечная.

 Узники и жертвы

Количество заключенных в лагере и число жертв до сих пор остается дискуссионным. Польские исследователи настаивают на цифре в 3 тысячи узников. Действительно, последний лагерный номер 3091 был присвоен Тадеушу Бещиньскому 29 августа 1939 года. В архивах хранятся 2986 личных дел заключенных.

Однако в отечественной литературе и в воспоминаниях бывших узников встречается другая оценка численности заключенных — около 10 тысяч. И для этого есть все основания.

После начала Второй мировой войны в лагерь стали привозить немецких военнопленных или местных немцев, сочувствовавших Гитлеру. По воспоминаниям очевидцев, они чувствовали себя вольготно, спокойно разгуливали по территории, приветствовали пролетающие самолеты люфтваффе. Охрана боялась их трогать.

Зато иное обращение было с жителями Западной Белоруссии, которых начали массово сгонять в Березу‑Картузскую в сентябре 1939‑го. Польские власти не доверяли местному населению. Новых узников подвергали жестокому обращению, избивали прикладами, не кормили. Их учетом никто не занимался. Численность узников лагеря в самом финале его существования можно оценивать лишь приблизительно. Но она точно составляла несколько тысяч человек.

Кто же сидел в лагере? На основании сохранившихся личных дел обычно приводят следующее соотношение по национальностям: 43 % — поляки, 33 % — евреи, 17 % — украинцы, 6 % — белорусы и 1 % — немцы. Здесь следует оговориться, что с подачи все того же полесского воеводы в поляки часто записывали белорусов (причем не только католиков). Либо люди сами записывались поляками, рассчитывая на более снисходительное обращение. В любом случае можно однозначно утверждать, что в лагере вовсе не содержались преимущественно активисты ОУН, как об этом часто пишут в последнее время. Там были и представители коммунистической партии, национально‑радикального польского лагеря, оппозиционного Пилсудскому, часть уголовников.

В ответ на критику защитники «санационного» режима утверждают, что в лагере было очень мало смертей.

Сейчас мы можем достоверно говорить о 13 случаях, включая одно самоубийство. Но это вовсе не может служить оправданием тех порядков, которые процветали в лагере. Он изначально был рассчитан на доведение до истощения, а не до смерти.

Хотя есть свидетельства о большем количестве смертей в лагере, в частности о массовых расстрелах в самом конце его существования. Но они пока не находят достаточного подтверждения.

Внешняя поднадзорная пустота Березы-Картузской.

 Конвейер пыток и издевательств

Лагерь в Березе‑Картузской изначально создавался как особый. В него предполагалось направлять на три месяца. Затем срок пребывания могли продлить. В распоряжении о создании «лагеря изоляции» говорилось, что в него направляются «лица, деятельность либо намерения которых дают основание допускать, что с их стороны грозит нарушение безопасности, покоя либо общественного порядка, могут подлежать задержанию и принудительному помещению в место изоляции, не предназначенное для лиц, подозреваемых либо арестованных в связи с преступлениями». Эта формулировка позволяла направлять на «исправление» практически любого. Тем более что никакого судебного решения для этого не требовалось. «Путевку» давали местные власти.

Весь распорядок в лагере был рассчитан на то, чтобы подавить волю заключенных, заставить их отказаться от своих взглядов. С некоторыми это удавалось провернуть. Тогда «раскаявшихся» представляли прессе, подробно писали о них в газетах, старательно констатируя политическую смерть.

Вновь прибывших пропускали через унизительную процедуру дезинфекции, выдавали робу с номером. Комплект одежды полагался один на все время пребывания. Периодически ее стирали, и заключенный вынужден был ждать на улице совершенно обнаженным, вне зависимости от погоды.

С момента прибытия в лагерь узников постоянно избивали. Их прогоняли через коридор из полицейских с дубинками прямо на карантине. Затем заставляли заучивать наизусть правила пребывания и повторять их по первому же требованию начальства.

Особо изощренно было обставлено отправление естественных надобностей в лагере. На это отводилось предельно мало времени. Все нужно было успеть сделать, пока надзиратель считал до четырех. Нередки были случаи, когда несправившихся сталкивали прямо в выгребные ямы. Вообще, тема фекалий была особенно популярна у садистов из конц­лагеря.

В качестве одной из форм работ стала заправка компоста из тех же выгребных ям. Узников заставляли делать это вручную, с головы до ног погружаясь в дерьмо. А после им запрещали умываться, в таком виде их отправляли принимать еду. Полицейские все это сопровождали издевательскими комментариями.

В принципе, все работы были крайне тяжелы. Заключенных впрягали в тяжелые бороны, сверху накладывали камни и принуждали так обрабатывать землю. Порой труд носил подчеркнуто бессмысленный характер. Людей заставляли выкапывать траншеи, а затем их закапывать. Вначале у них бывали выходные дни и некоторое облегчение на праздники. Но по личному распоряжению полесского воеводы от подобного либерализма отказались. В выходные и праздники заключенных вместо работ заставляли стоять лицом к стене в камерах.

Открытка Международной организации помощи революционерам во Франции против создания Березы-Картузской.

 С улицы Костюшко — на дорожку Сталина

В лагере была и своя улица, отделявшая барак заключенных от казармы надзирателей. Она носила имя Тадеуша Костюшко. Вскоре и ей нашли применение. Была выложена длинная полоска из битого кирпича. Ее называли дорожкой Сталина. Несчастных, которые, по мнению начальства, в чем‑либо провинились, заставляли на коленках и локтях ползти по острым осколкам. Вскоре весь этот путь был красным не только по цвету кирпича, но и от крови узников.

Но самым страшным в лагере было попадание в карцер. Там начинались настоящие пытки. Людей держали в каменных застенках, поливая пол холодной водой. Все время нахождения в карцере, куда можно было угодить за любую провинность, сопровождалось бесконечными издевательствами и истязаниями.

Конец лагерю пришел в сентябре 1939 года. Фактически узники сами себя освободили. Лагерная охрана стала разбегаться. Тогда заключенные решили прорваться на волю.

По воспоминаниям очевидцев, находившиеся в лагере немногочисленные сторонники Гитлера и украинские националисты пытались задержать коммунистов, запереть их в бараках в надежде на скорый приход немецких войск. Но коммунисты Западной Белоруссии оказались сильнее и сумели вырваться на свободу.

По отдельным данным, они расправились с оставшимися надзирателями, но точных подтверждений этому факту нет. Кстати сказать, начало войны не только прекратило существование этого лагеря, но и не дало полякам создать еще один по такому же типу. Соответствующий проект уже рассматривался. А вскоре на польской и белорусской земле появились совсем другие лагеря, нового нацистского типа…

Но и лагерь в Березе‑Картузской оставил трагический кровавый след в нашей истории. Сам факт его существования стал как бы квинтэссенцией всей оккупационной политики, которую проводили польские власти на нашей земле с 1921 по 1939 год. Нам еще предстоит заново осмыслить этот период нашей истории и сделать максимум для того, чтобы хорошо запомнить тот горький урок, который преподнесли нам сторонники Юзефа Пилсудского более 80 лет тому назад.

Вадим ГИГИН, кандидат исторических наук, доцент.