Сын защитника Брестской крепости: война научила нас беречь и мир, и независимость. Без них нет будущего

В Великую Отечественную войну Брестская крепость первой приняла удар врага. От шквалистого огня плавился камень. По крепости «работало» без малого 150 штурмовых орудий. Только за первые 20 минут на клочок земли в 4 квадратных километра было сброшено около 5 тысяч снарядов и мин. За 10 дней — более 115 тонн снарядов. Немыслимо... Против брестского гарнизона гитлеровское командование бросило 45‑ю пехотную дивизию, которая считалась одним из лучших соединений.

Владимир Сёмочкин.

Фашисты планировали взять крепость за восемь часов — уже к полу­дню. Цитадель же оборонялась 32 дня. И это был первый, но очень важный вклад в общую Победу. Люди держались! Умирали, но не сдавались. Останки больше тысячи героев покоятся под мемориальными плитами. В том числе и политрука Ильи Егоровича Сёмочкина. 22 июня 1941 года в крепости был и его двухлетний сын Володя. Сегодня полковник Владимир Сёмочкин — председатель областной организации Белорусской ассоциации бывших несовершеннолетних узников фашизма, ветеран Вооруженных Сил Беларуси.

— Я знаю, что вы и ваши родители родом из Орловской области. Как оказались в Брестской крепости?

— В сентябре 1939 года 6‑ю Орловскую стрелковую дивизию, где в 125‑м стрелковом полку служил политруком мой отец, направили в командировку. Мне было 5 месяцев, сестре Дине — 4 года. Так мы оказались в Бресте. К слову, себя я считаю белорусом, несмотря на то что по паспорту русский. Если бы война началась хотя бы на день‑два позже, мы бы уехали в Москву. Отца брали в Военную академию, и мы в буквальном смысле сидели на чемоданах.

Родители Владимира Сёмочкина. Весна 1941 года.

— В первый день войны где были?

— Здесь же, в крепости. Всего в гарнизоне на тот момент находилось около 8000 военнослужащих и 300 семей командиров. Примерно половине гражданских под огненным градом удалось выйти из цитадели в первые часы войны.  

В субботу, 21 июня, отец вернулся на выходной. Вечер мы провели дома. Как только раздался первый предрассветный взрыв, он соскочил с кровати: «Неужели война?» Помог маме отнести нас в ванную комнату — там все же безопаснее. Обняв нас на прощание, ушел, сказав: «Я — на работу, а ты, Таня, береги детей». Больше мы его не видели.

Утром к нам зашел комиссар одной из частей и приказал спуститься в подвал, который был в сарае. Но как только мы вышли на улицу, в строение попала бомба и оно взлетело на воздух. Маму ранило в ногу, и мы вынуждены были вернуться в дом. Потом как‑то добрались до бомбоубежища. Там было много стариков, женщин и детей. Изредка забегал кто‑то из офицеров, чтобы проведать своих. И мама всякий раз спрашивала: «Где Илья?» Воюет, отвечали. Его полк находился в западной части крепости, на Кобринском укреплении. Там сейчас Молодежный патриотический центр.

— Как получилось, что вы попали в плен?

— Приказ сдаться поступил от командования крепости: мы мешали вести оборону. Немцы бомбили нещадно. Жена командира части Дулькевич из простыни сделала флаг, и 23 июня мы сдались. Нас погнали за Буг в Тересполь. Реку переходили по узеньким дощечкам — все, что осталось от моста. Многие женщины бросали своих детей в воду: может, хоть так спасутся... В концлагере возле Бяла‑Подляски днем нас, полуголых и голодных, держали на солнцепеке, а на ночь загоняли в конюшню. Чтобы хоть как‑то утолить жажду, пили воду из луж. Через две недели нас пригнали в Брестскую тюрьму, из которой никто никогда не сбегал.

Владимир с мамой и сестрами  Диной и Людой. Апрель 1944 года, Брест.

— Но вам же удалось из нее выйти?

— Да, примерно недели через три. Можно сказать, повезло. После концлагеря многие были серьезно больны. В том числе и я — тяжелейшее воспаление легких. Если бы не врач, которая оказалась с нами в камере, вряд ли бы выжил. Сначала нас охраняли немцы, а потом словаки. Их речь хоть как‑то была понятна. Мама уговорила охранника нас отпустить. Мол, паренек умирает, хоть похороню по‑людски… Да и сама она была на сносях. Когда нас отпустили, мы пошли к жене офицера Чеснокова на улицу Каштановую (теперь — Героев обороны Брестской крепости).

— В деревню Омелино как попали?

— В городе оставаться было небезо­пасно, вот знакомые и предложили перебраться в деревню. Приютила нас в Омелино семья Кузавко — ­Сергей Романович и Антонина Ивановна. Они в буквальном смысле нас спасли. Здесь же в октябре родилась младшая сестра Люда. Мама пряталась в лесу, а нас, детей, разбирали соседи — кормили, смотрели. Но когда в деревне появились полицаи‑украинцы, житья совсем не стало. К слову, их боялись больше немцев — уж очень кровожадными были. Нас они называли «советами». Трижды водили сельчан (и нас в том числе) на расстрел, и трижды какое‑то провидение спасало.

За деревней Омелино был овраг. На нем полицаи и устраивали показательные казни. Помню: край обрыва, выстрел — и человек падает. Я тогда еще не понимал, почему не поднимаются упавшие… Во время последнего расстрела немецкий офицер остановил казнь, а то бы всех положили.

— Что помните про Брестское гетто?

— В декабре 1941 года полицаи погрузили нас на машины и отвезли в Брест — в гетто. Евреев расстреляли, а нас заселили в их пустующие дома. Голодали страшно. Молока у мамы не было. Чтобы прокормить сестренку, собирали редкие хлебные крошки и делали ей из них «суслу». Каким‑то чудом продержались до апреля 1944 года. До освобождения Бреста оставалось всего несколько месяцев. Но нас построили в колонну и пригнали на станцию, где затолкали в теплушки. Нас ждал конц­лагерь... От духоты и жажды люди умирали десятками. На станциях их просто выбрасывали из вагона.


— До концлагеря вы не доехали. Как удалось спастись?

— По дороге мы все — мама, я и сестры — заболели краснухой. Немцы же очень боялись заразиться, по­этому на ближайшей станции (а это был польский город Радомско) нас и еще две семьи вытолкали из вагона. Первой на нашем пути была деревня Каменск. Нашли заброшенный полуразвалившийся дом и в нем остановились. Мама работала у поляков. Надо сказать, они нам помогали — и продуктами, и одеждой, а за работу платили.  

Новый, 1945 год мы встречали в Каменске. Даже елку поставили. Чтобы ее украсить, мы с сестрой Диной пошли на заброшенную конфетную фабрику и насобирали красной фольги. Из нее вырезали звезды и прикрепили их на еловые лапки.  

Эта елка могла быть последней в нашей жизни, но и тут чудо. В канун Нового года к нам зашел староста деревни — немец Курт. Увидев елку, он остолбенел, а затем тихонько произнес: «Гитлер капут». Понимая, что фашисты войну проиграли, он нас не тронул.

— А 13 января 1945 года деревню освободила Красная армия.

— Но радость была мимолетной. Наши части пошли вперед, а из леса вышли предатели и отщепенцы. Как они зверствовали! Вырезали целые семьи, мстя полякам за то, что те радовались освобождению и советским солдатам. И тогда кто‑то из местных нашел способ передать нашим о сложившейся ситуации. Красноармейцы вернулись и навели порядок.

— Сразу отправились домой?

— Как только потеплело, двинулись в путь. В апреле вернулись в Брест, сняли комнатку у знакомых. Мама все переживала: только бы отец нас нашел. Замуж она так и не вышла, все Ильюшку своего ждала…


— Знаете, где и как погиб отец?

— Турсун Хидиров — защитник крепости, воевавший вместе с ним, говорил, что упала бомба, папе оторвало руки и ноги и от потери крови он умер. Турсуна же, контуженного и полуживого, взяли в плен.

— Каким вам запомнился отец?

— Я помню только его руки — большие и сильные. Помню, как он подбрасывает меня вверх. Такая благодать… Даже сейчас иногда просыпаюсь с этим чувством.

Мама рассказывала, что он был веселым и энергичным. До призыва в армию работал председателем колхоза «Броневик» Болховского района Орловской области. В Красную армию вступил в 1929 году.  

Для меня отец всегда был примером. И что бы я ни делал, всегда думал: а как бы поступил он? Как офицер он с честью исполнил свой долг перед Родиной, перед семьей и перед нами. Боль утраты, наверное, никогда не притупится. Для меня отец всегда живой. И будет жить, пока жив я и живы мои дети.

— Победу семья где встретила?

— В Бресте. Радовались, ликовали, строили планы. Эта Победа досталась нашей семье дорогой ценой. Отцу был 31 год, когда его не стало. 9 мая 1945 года в Берлине погиб брат мамы, командир танка Илья Сазонович Евгранов. Два дяди полегли на фронте. Война прошлась по всем…

— Как сложилась послевоенная жизнь?

— В 1945 году пошел в 1‑й класс. Признаюсь, учился я не ахти. Больше спортом увлекался. Хотел, как отец, быть военным. Но боялся, что не поступлю, вот и подал документы в Минск в физкультурный институт. Поступил и сразу перевелся на заочное. Дина училась в политехническом, Люда — в школе. Одной маминой зарплаты на всех не хватало.

Владимир с супругой.

— Ваша мечта стать военным все же осуществилась.

— Пусть немного витиевато, но все же. Во время службы в армии (отдельный артполк в танковой дивизии) я вступил в партию. Как только перевелся на заочное, пошел работать токарем в паровозное депо Бреста. Затем был методистом физкультуры, инструктором горкома комсомола, преподавал физкультуру… А в сентябре 1967 года меня пригласили работать в органы госбезопасности. Попал в отдел розыска. В разработке были полицаи 57‑го карательного батальона. Многих мы нашли, и все они получили по заслугам.

Надо сказать, и сегодня управление Комитета государственной безопасности по Брестской области продолжает поиск карателей. В мою же бытность наша работа под руководством генерал‑майора Черныша была отмечена различными наградами Комитета госбезопасности СССР.

— С чего начался поиск?

— С ЧП, произошедшего на перроне железнодорожного вокзала. Одна из брестчанок в приехавшем иностранце опознала полицая, который во время войны ее семимесячного сынишку живьем бросил в огонь. Гостя отпустили, но взяли под контроль. А когда он собрался в обратную дорогу, арестовали. Нашли около 400 полицаев. Брали их в Запорожье, Якутске, Мурманске… Они меняли имена и фамилии, но от правосудия уйти не удалось.

Как‑то во время допроса карателя, который участвовал в сожжении одной из деревень Барановичского района, мне доложили, что приехали его дочери. Хоть и не положено было, но свидание я разрешил. Дети‑то в чем виноваты? Зайдя, они задали только один вопрос: «То, что написано в газете, правда?» В то время в «Правде» регулярно печаталась информация о палачах. Услышав «да», развернулись и со словами «Значит, у нас больше нет отца» ушли.

Или другой случай. Приехав в Киев на задержание одного полицая, мы случайно увидели другого, который также значился в наших списках. И когда мы его взяли, показалось, что он даже облегченно выдохнул: «Я знал, что вы меня найдете, и все эти годы мучился ожиданием». Такова жизнь предателя! И те, что сейчас в Польшу сбежали, точно так же трясутся от каждого шороха. Предателей никто не любит. Самое страшное — изменить Родине. Страшнее этого ничего быть не может.

— День Победы для вас — это…

— Второй день рождения. И не только для меня. Для всех, кто выжил. Начало новой спокойной и свободной жизни. На каждое 9 Мая в нашей крохотной квартирке собирались вдовы защитников Брестской крепости. Мало кто из них видел смерть своих родных. Вот все и верили в их возвращение. И мы так жили: казалось, вот‑вот распахнется дверь и войдет папа.

— В крепости часто бываете?

— Конечно, она сама зовет. Хочется прикоснуться к обугленным кирпичам, чтобы (мне хочется в это верить) почувствовать тепло отца… Цитадель — символ крепости нашего духа.

В марте 1942 года на одном из участков фронта в районе Орла наши войска разгромили 45‑ю пехотную дивизию противника, захватив архив штаба. Было там и «Боевое донесение о занятии Брест‑Литовска»:  

«Ошеломляющее наступление на крепость, в которой сидит отважный защитник, стоит много крови, — писали штабные немецкие офицеры. — Эта простая истина еще раз доказана при взятии Брестской крепости. Русские в Брест‑Литовске дрались исключительно настойчиво и упорно, они показали превосходную выучку пехоты и доказали замечательную волю к сопротивлению».

Каждый раз, когда в крепости находят и переносят в некрополь останки наших бойцов, я думаю, что, возможно, сейчас хороню отца. Или бывших соседей, или друзей папы… Кого‑то родного и близкого…

— Чтобы воспитать патриота, надо ли рассказывать об ужасах войны?

— Обязательно! Что такое Родина? Это мама, семья, родня, своя улица, город, страна… Чтобы никто не смел даже думать рукоплескать палачам. Когда молодежь это понимает, с ней получается уже совершенно другой разговор.  

У нас, белорусов, патриотизм в генах. Просто его надо разбудить и направить в нужное русло. Почему эта Победа так важна для нас? Если бы ее не было, мир бы был совершенно другим. Все чаще попытки фальсифицировать и историю, и нашу Победу. Это равносильно тому, как убить память о тех, кто погиб, кому ты обязан жизнью.

Взять хотя бы освобождение Польши, которое стоило жизни 600 тысячам воинов Красной армии. Сразу после войны поляки устанавливали памятники нашим солдатам. В том же Радомско на Новом кладбище был (а может, и еще есть?) памятник польским и советским воинам и жертвам немецкой оккупации.

Сегодня же Европа неблагодарная стирает с лица земли память о тех, кому обязана своей жизнью и свободой. Европейцы (и поляки в том числе) даже не задумываются о том, что было бы с ними, отбрось Красная армия врага только до своих границ.

— Время сейчас непростое…

— Недружественные страны ополчились против Беларуси и России. Нас не сломить! Наши народы едины уже не одно столетие. Выстоять же нам помогут вера в себя и свои идеалы. Но порох мы должны держать сухим! И быть готовыми ко всему. Клика из беглых, которая обосновалась в Польше, устраивает разборки уже между собой. Украинцы вообще стали разменной монетой в чужой игре. Разоренная Украина никому не будет нужна. Руку помощи протянут лишь Беларусь и Россия. И три наших славянских народа будут, как и прежде, вместе.

— Что бы пожелали в канун 22 июня — трагической для всего многонационального советского народа даты?

— Чистого и мирного неба. Мы столько натерпелись, столько намучились. Мы заслуживаем быть счастливыми. Война научила нас беречь и ценить и мир, и независимость. Без них нет и не может быть будущего…