Известные рок-музыкант и художник ответили на вопросы корреспондента "СБ"

Сегодня мы завершаем публикацию материалов проекта «Без железного занавеса» нашего европейского корреспондента Инессы Плескачевской, посвященных Венгрии. В предыдущих частях мы говорили о политике, экономике и знаменитых венгерских брэндах. Сегодня, в заключительной части, мы встретимся с легендой венгерского (и не только) рока — бессменным лидером группы «Омега» Яношем Кобором и «художником нации» Ливиусом Дюлаи.

В Венгрию меня ведет «Белая голубка». То есть не только она, конечно, но и она тоже. «Голубка» не всегда была белой. За четверть века (!) до того, как песню с таким названием записали «Скорпионс», ее сочинила и спела легендарная (многие говорят — культовая) венгерская рок–группа «Омега». Только у них песня эта называлась «Девушка с жемчужными волосами» и была с явным психоделическим налетом (а они еще удивлялись, что их не пускали в СССР!). Она стала одной из величайших рок–баллад в истории задолго до того, как немцы, воодушевленные видом огромного стадиона, с обожанием смотревшего на солиста Яноша Кобора и подпевавшего ему, прямо в гримерке попросили разрешения ее перепеть. Щедрый Кобор разрешил, и «Скорпионс» спели песню, посвященную борьбе за мир. У них был конкретный повод: сингл выпустили в помощь беженцам из Руанды. Шел 1995 год. Через пятнадцать лет в Шанхае во время Всемирной выставки ЭКСПО–2010 я была на концерте «Руанда — земля процветания». Счастливый конец? Как бы не так. Как показывает кризис с беженцами, захлестнувший Европу, у этой истории нет конца: закончившись в одной стране, на одном континенте, она начинается где–то с белого (прости, голубка!) листа. О мигрантах будет говорить и Янош Кобор, и Ливиус Дюлаи.

Лучший рок при социализме создавали в Венгрии, а лучшей венгерской рок–группой была «Омега». «Венгрия действительно была самой сильной рок–страной в социалистическом лагере, — говорит сегодня Кобор. — Даже не знаю, почему режим Кадара (Янош Кадар руководил Венгрией с 1956 по 1989 год. — И.П.) оказался таким легким для рока». А ведь еще были любимые многими рок–группы «Неотон» и «Локомотив ГТ».

«Омега» родилась в 1962 году, она на пару месяцев старше «Роллинг Стоунз», а Янош Кобор на несколько месяцев старше Мика Джаггера: «Пока он выступает, я тоже буду выступать». Международный успех пришел к «Омеге» в 1968 году. Гастроли в Великобритании были настолько успешными, что за кулисы знакомиться с «красными рокерами» приходили впечатленные Эрик Клэптон и Джордж Харрисон. На прославленной «Битлз» студии «Эбби–Роуд» «Омега» выпустила свой первый альбом на английском языке Omega Red Star from Hungary («Красная звезда Омега из Венгрии»). Всего группа продала около 50 млн пластинок. Для «красных рокеров» феноменальный успех, который никто не смог повторить.

С Яношем Кобором мы встретились в день, когда «Омеге» исполнилось 53 года, самому Кобору — 72, но в это трудно поверить. Говорит, что чувствует себя лет на 20 моложе — в это поверить легче. У него волосы цвета белого жемчуга, длинные, как и в молодости. Отказ подстричься стоил ему когда–то гастролей в СССР. Хотя, конечно, не только в волосах было дело.

— Каждый год с начала 1970–х руководитель Госконцерта прилетал в Будапешт на наш большой стадионный концерт в сентябре. После концерта он всегда был полон энтузиазма: «О, это было фантастическое шоу, вы должны приехать. Но не с этой программой, конечно, может быть, года через два...» Но мы так и не выступили в СССР. Хотя другие венгерские группы выступали — правда, они постригли волосы и все такое. Мне говорили, что, если я буду выступать в СССР, то не должен брать микрофон со стойки, не должен ходить с ним по сцене, что мы должны перевести слова всех песен. А мы ответили, что поем по всему миру на венгерском, публике так интереснее. Мы ведь не писали тексты, которые затрагивали политику — это было бы неприемлемо. Мы четко знали границы, за которые не могли выходить. Для нас это не было проблемой, мы не были революционерами. Мы играли венгерский рок–н–ролл и не интересовались политикой. Но для Советского Союза и это было слишком. Для Польши это не было проблемой, в ГДР нас приняли, а вот с Чехословакией после 1968 года были проблемы: с середины 1970–х там мы не выступали ни разу.

— Была, но не слишком сильная. В то время мейнстримом были не концерты, а записи. И перед тем как мы исполняли что–то на концертах, это уже было записано, и цензура была именно там, в студии звукозаписи. Мы и сами не хотели оказаться вовлеченными в политику. Мы много бывали на Западе, видели существовавшие там проблемы, хотя, конечно, там было в десять раз лучше, чем у нас за железным занавесом. Мы никогда всерьез не думали о том, чтобы остаться, хотя у нас были огромные возможности, когда мы работали в Западной Германии или Англии. Я думаю, что для людей в правительстве самой большой проблемой было, когда мы выступали за пределами социалистического блока — в Германии, Франции, Бельгии, Голландии, Скандинавии. Они ведь на самом деле не знали, что мы там делаем. У нас никогда не было сопровождающих, мы были одни — именно поэтому они и не знали. Они, конечно, знали, что мы записываем альбомы, даем концерты. Но что мы делаем два месяца в Западной Германии?.. О чем говорим?.. Но у нас хватало ума, чтобы не делать вещей, которые в Венгрии были бы неприемлемы.

— Этого никто не ожидал, и для нас это было событие. Митрополит Илларион сказал, что это награда за то, что в 1970–е годы для молодых советских людей «Омега» была символом свободы. Мне сказали: «Вы передали послание свободы в своей музыке даже без своего физического присутствия». Потому что на самом деле по Советскому Союзу циркулировало огромное количество наших записей, все знали эту музыку, и даже не понимая венгерский язык, ощущали, что это нечто, связанное со свободой, свободным сознанием.

— Они были правы, когда боялись рок–музыкантов. Мы никогда не хотели выходить на радикальный уровень, это уже политика. Но мы, конечно, знали, что наше влияние огромно, и знали, что это большая ответственность. В разных странах был допустим разный уровень свободы. В Польше можно было делать все, в Чехии — тоже, но там было специфично, а в Словакии и Румынии было очень трудно играть. Место, в котором мы никогда не могли играть в Румынии, Трансильвания. В Словакии мы не могли играть на бывших венгерских территориях. И конечно, ГДР всегда была очень специфической. И когда мы стали очень популярными в Западной Германии, нам больше не разрешали играть в ГДР.

— Когда революция произошла, это стало большим сюрпризом. Честно скажу: в 1989–м я не понимал, это конец системы или шутка. Только в середине 1990–х мне стало ясно, что что–то произошло. И лишь через 20 лет мы смогли выступить в бывшем СССР, в Москве.

— Да, или потому, что было сложно понять, какое будет влияние. С поющими по–английски группами было все понятно, там не было проблем. Мы много играли вместе со «Скорпионс» после падения стены, и они нам говорили: «Выступать в России так хорошо». Но нам не разрешали там выступать. Только в 2013 году мы смогли выступить в Москве. Это был большой успех, полчаса люди скандировали «Спасибо!» («Спасибо» он говорит по–русски и счастливо улыбается).

Янош Кобор признается, что всегда хотел быть на международной сцене. Вернее, сначала он думал о международной арене: был спортсменом, бегал стометровку: «Я планировал участвовать в Олимпийских играх–1964 в Токио. Но я знал, сколько нужно работать, чтобы — только возможно! — туда попасть». Заниматься музыкой показалось делом более простым. «Когда я получил диплом, у меня был выбор — проектировать здания или играть рок–музыку по всему миру, — рассказывает Кобор. — Но и спортивный характер у меня остался: быть не только чемпионом страны, но чемпионом Европы или олимпийским чемпионом. Это замечательно — иметь золотой альбом в Венгрии, но куда круче — получить золотые альбомы в Западной Германии, Великобритании, Швейцарии и Скандинавии».

— Может быть, уже 50 тысяч раз спел, даже не знаю. Но — нет, не устал. Мы знаем, что это большое удовольствие для аудитории, они ждут эту песню, и мы должны ее спеть. Поэтому я должен ее любить. И я ее люблю, хотя иногда забываю текст. Но это, конечно, всегда кульминация концерта. В конце мы всегда поем три наших самых больших хита, и лучший, конечно, «Девушка с жемчужными волосами».

— Потому что мы очень старые (усмехается). Мы должны думать о том, что нет ничего бесконечного. К тому же в церкви мы гораздо ближе к аудитории, чем на стадионе, и нам это интересно — видеть глаза. Наш возраст, конечно, не единственная причина, но он влияет. Сейчас мы готовим новый альбом Testament («Завет»), молодому человеку писать завещание странно, а нам — в самый раз. Нас время подгоняет, его не так много осталось. Так что у нас большие планы, мы планируем концерты, которые будут интересны всем бывшим социалистическим странам. В Венгрии статуи Маркса, Энгельса, Ленина и прочих не были уничтожены, их собрали в один большой парк, он называется «Мементо». Мы решили дать среди этих статуй концерт для молодых, настоящий хэппенинг. Очень хорошее место, в два раза больше футбольного стадиона, а вокруг — все эти статуи. И с датой определились: это может быть только 1 мая.

— Точно! Это будет маевка!

Дом Ливиуса Дюлаи (художника, иллюстратора книг и аниматора, награжденного золотой медалью на графической биеннале во Флоренции, его фильмы участвовали в конкурсных показах на Каннском кинофестивале) затерялся в одном из спальных районов Будапешта. Выходишь из автобуса («Икаруса», конечно), а кругом одни панельные многоэтажки — наследие социалистического прошлого. Куда идти? Но потом заворачиваешь за угол — и открывается частный сектор, респектабельный, даже буржуазный. Без привычных в подобных местах белорусских «замков», здесь дома в основном одноэтажные, в крайнем случае двухэтажные, но без нашей этой показной роскоши.

В доме у Ливиуса Дюлаи всего слишком — картин, книг, мебели. Но среди всего этого «излишества» тобой сразу овладевает, чтобы потом уже не отпустить, чувство душевного комфорта — тебе здесь сразу хорошо. Дюлаи теряется где–то в кресле (видно, что душевном), отхлебывает из рюмки палинку (еще один «хунгарикум» — крепкий фруктовый алкогольный напиток, который не запрещается «гнать» для собственного потребления) и поскрипывает (голос у него такой — низкий, глубокий, скрипучий).

— Раньше в Венгрии была большая киностудия «Паннония», мы делали сказки для детей. Ну и как в Советском Союзе, эти сказки были популярными. В этот «проклятый» период (этот термин везде употребляется в Венгрии, когда говорят про социализм) мультфильмы были очень хорошо работающей индустрией. Я делал мультфильмы с советскими аниматорами, с лучшими работал. Но со временем эти хорошо построенные системы фактически во всех странах рухнули. И это большая потеря. Многие уехали за границу, старшее поколение ушло в отшельники (говорит с горечью). Тогда мы стали все отрицать, говорили даже, что рисовать не надо уметь. Надо только быть креативным, творческим. Все хватались за это слово — «креативность», а это глупость. Проблема была и в том, что, когда произошли реформы, двери широко раскрылись, в них пошел и мусор тоже. Это касается книгоиздательства, иллюстраций, мультфильмов — всего, что делается для детей, а ведь это самое главное в жизни. Мусор все затопил, а это очень плохо сказывается на детских душах. Те ценности, которые мы в свое время пытались создавать, теряются.

— Сейчас все можно. Но все это очень современное я считаю поверхностным. Это дань моде. К сожалению, исторические изменения приводят к тому, что много ценных мастерских исчезает.

— Все превращается в бизнес. Вынужденно. Надо браться за такую работу, которая немного унизительна, на заказ. Практически колониальная ситуация. Дешевая рабочая сила, уровня нет, и результат —– который калечит души. И это вливают детям, нравится не нравится — ешь то, что тебе дают.

— Политики в вашей стране много говорят о восстановлении венгерских ценностей. Что они имеют в виду и как это делать?

— Надо вернуться к корням. Все результаты, которые были когда–то достигнуты, надо сохранить. Я символически скажу: не надо выбрасывать старых опытных мастеров. И нельзя допускать, чтобы сумасшедшая молодежь диктовала. Это важно. Это, наверное, самая прочная основа, но часто это не ценится по–настоящему. В Японии, например, это уже давно делают. Это может быть керамика, может быть меч: старый мастер получает звание «художник нации», потому что он лучший в сохранении традиций. Получает за это серьезные деньги, чтобы у него не было финансовых проблем, потому что пока он жив, может предложить полезные вещи для всего общества и много дать молодежи. У нас такое тоже уже происходит. Я тоже стал «художником нации». Но это пока только первые шаги.

— Также. То было более человечное общество. И дело не только в том, что мы тогда были молоды, хотя и это важно. Дело в том, что правда была в большей мере рассчитана на человека. А сейчас вот только деньги, деньги, и это возмущает. Ну, и отчуждение. Все, что является основой общества, распадается. Человек садится за компьютер, и его образом мышления управляет машина. Страшно, что все теряет лицо.

— Я бы сказал, что нельзя дух заточить в бутылку. Директор «Союзмультфильма» как–то сказал мне (мы в лифте ехали, в другом месте он так выражаться бы не стал): «Ливиус, мы, как собаки, все понимаем, только сказать не можем». Все смотрели эти мультфильмы — и все понимали, а власть ничего не могла сделать.

— Раньше фильмы были гораздо богаче с эмоциональной точки зрения. Но с тех пор весь мир стал более поверхностным. И мы продолжаем двигаться в этом направлении, к сожалению. Раньше люди понимали и с любовью высказывали благодарность за эти глубокие мысли, а сейчас мы воспитываем людей, у которых вот тут (стучит по груди) мало что остается.

Голос Дюлаи скрипит с горечью. А потом он рассказывает, как недавно был на фестивале в Китае, и китайцы захотели купить его мультфильмы, обещают показать по телевизору: «Их увидят 400 миллионов новых зрителей!» Его жена говорит, что не устает смотреть эти коротенькие (минуты по четыре–пять каждый) шедевры и каждый раз находит в них новый смысл. Попробуйте и вы, в них действительно много смыслов. Почти все время, что я писала эти материалы о Венгрии, слушала рок–группу «Омега» и смотрела мультфильмы Ливиуса Дюлаи: и то и другое — универсально. И вдохновляет. И, да, помогает лучше понять Венгрию и венгров. «Это действительно я или мираж?» — поет Янош Кобор в «Девушке с жемчужными волосами».

...Я уезжала из Венгрии с ощущением, что мне что–то удалось понять — в венграх, их отношении к себе и к миру, удалось приблизиться к пониманию нашей общей — когда–то ее называли социалистической — истории. И что для меня она становится все более интересной. И я снова собираюсь в путь. 

sbchina@mail.ru

Советская Белоруссия № 51 (24933). Суббота, 19 марта 2016