Это был последний материал («Они были первыми») журналиста Аркадия Бржозовского — вскоре он умер... И пусть эта статья станет венком в память тех людей, которые десятилетиями добивались правды...
Эта Правда адресует нас в Минск, в июльские дни 1941 года. Первые железные волны вермахта уже промчались через город, но еще дымят развалины, а конвоиры из команд СС гонят и гонят из–под Барановичей и Слуцка колонны пленных. Стояла неистовая жара, красноармейцев в пути не кормили, избивали и пристреливали ослабевших, тех, кто еще мог идти, после короткой остановки в переполненном «шталаге» на пригородной станции Масюковщина пригнали в Минск. Бесконечная темно–зеленая змея заполнила центральную улицу, женщины и дети пытались передать хоть кружку воды, но немцы били прикладами по рукам, и пока хвост колонны был еще где–то возле станции Минск–Товарный, «голова» уже медленно втягивалась в пустырь напротив парка Челюскинцев. Обреченные рыли в земле норы, есть по–прежнему было нечего и впереди маячила неизбежная мучительная смерть. Через дорогу, в парке, который до войны минчане именовали «Выставкой», образовалось какое–то подобие лазарета, куда сердобольные медики из городских больниц смогли пронести кое–что из перевязочных материалов да йод. О лазарете пошла молва, и другие сердобольные люди стали приходить туда и ухаживать за ранеными. И пока через дорогу хрипел умирая огромный лагерь, в лазарете стали происходить странные происшествия. То один, то другой раненый стал исчезать, а в книгах «ревира» появлялись надписи, что такой–то и такой–то умер и здесь же, в парке, похоронен. Но в это время спасенный красноармеец уже был где–нибудь под Смолевичами и, прислушиваясь ночью к далекой канонаде, ориентируясь по ночным звездам, шел лесами к линии фронта. Некоторые, представьте, дошли и даже в июле 1944 года вернулись с армиями Рокоссовского в Минск...
Кто же были люди, спасавшие красноармейцев? Сегодня об этом нам известно не очень–то много. Потому что июль в Минске был самым бесчеловечным месяцем. Почти всех городских мужчин тогда загнали в Дроздовское болото, упиравшееся в пойму Свислочи. Никто не мог предположить, что с ними произойдет, — к августу часть из них была в тюрьме, но большинство так и остались в том сыром болоте, их расстреляли. Городская комендатура уже издала приказ о создании гетто, но пока оно только заселялось и обреченные люди еще могли выходить в город. Одной из них была Маша Брускина, месяц назад она с золотой медалью окончила 28–ю школу, успела проводить на фронт отца и осталась с перепуганной матерью. Многие тогда понимали, что скоро они будут замучены и убиты, но Маша думала о жизни. И несмотря на то что по Минску уже ходили местные и приезжие горлопаны, прославляющие «вызволителя Адольфа Гитлера», Маша искала тех, кто не смирился. А в Минске таких было большинство. Безо всяких указаний и циркуляров уже к июлю появились люди, готовые биться и с немцами, и с теми, кто саранчой налетел в город, чтобы поддерживать для своих хозяев новый порядок. С Володей Щербацевичем Маша училась в соседних школах, на Переспе — так минчане называли район, примыкавший к озеру, берега которого они вместе сооружали и должны были открывать Комсомольское озеро как раз в воскресенье, 22 июня. У Володи и мать, и тетя с первых же дней вступили в борьбу, делали, что могли, — укрывали у себя дома командиров и красноармейцев, подлечивали, собирали им в дорогу сухари. Познакомились с Кириллом Трусом, тот был уже в возрасте, до войны был простым рабочим, не записным активистом, но тоже не захотел смириться с оккупацией. Так образовалась их подпольная группа, едва ли не первая в Минске.
Трус, Щербацевич и Брускина не отметились особыми подвигами, не собирали разведданных и не пускали под откос эшелоны. Они делали, что могли: приносили бинты, йод и вату на квартиру Володиной мамы, та с сестрой обрабатывала раны, и вскоре воины могли попытаться пробиться к своим, уходили в леса, чтобы, объединившись с такими же окруженцами, создавать вооруженные отряды. Так продолжалось почти полтора месяца — они спасли от плена целый красноармейский взвод. Но в гестапо, которое со студгородка уже протянуло по городу свои щупальца, появились сведения, что случайно пойманный патрулем старший лейтенант Родзянко на первом же допросе выдал лечивших его сестер Щербацевич, Кирилла, Володю и Машу. Их арестовали в середине августа. На людей Штрауха в тюрьме, которая до сих пор стоит на городском холме, эти простые минчане произвели большое впечатление. Может быть, именно тогда шеф «полиции безопасности» Штраух впервые понял, что война на востоке не будет для вермахта легкой прогулкой и если в бой вступили женщины и дети, то у рейха в перспективе нет шансов...
В октябре гауляйтер Кубе одобрил идею гестаповца Штрауха устроить в Минске показательную казнь. На всех выездах из города соорудили виселицы, согнали жителей и пешком привели узников из тюрьмы. На грудь повесили фанерную доску с надписью «Мы, партизаны, стреляли по германским войскам». В этот день повесили десятки человек. На Комаровке, в Дроздах, на Ляховке, в Тучинке, возле Кальварийского кладбища. Минчане получили урок «нового порядка». Володиных маму и тетю повесили на Комаровской площади, сейчас это площадь Якуба Коласа. Володю, Кирилла и Машу — на воротах старого дрожжевого завода, сейчас это улица Октябрьская.
Эсэсовец, который со своей автоматической «лейкой» запечатлел эту казнь, был увлечен возможностью образно рассказать истинным арийцам в фатерлянде, в чем заключается миссия СС на «новых территориях». Он фотографировал все: как Брускину, Труса и Щербацевича ведут к месту казни, как ставят на табурет, надевают петлю, выбивают табурет из–под ног. Бесстрастная пленка сохранила и смертельный ужас на лицах обреченных, и злобные гримасы эсэсовцев, и вообще, весь зловещий антураж тех минут.
Рассказывают, что эсэсовца в 1944–м застрелили в Вильнюсе, в ранце обнаружили снимки, на них педантичный фотограф написал готическим шрифтом название нашего города, снимки обошли весь мир и даже были демонстрированы высокому суду в Нюрнберге.
Владимир Щербацевич и Кирилл Трус получили в 60–е годы правительственные награды, фамилия Брускина была вычеркнута изо всех списков. Не буду повторяться, обо всем этом написал покойный Аркадий Бржозовский. Вслух о причине «непризнания» Маши, конечно, ничего не говорили, в основном ссылались на то, что она, дескать, «не числилась в списках минского городского подполья». Не числились при этом, разумеется, и Кирилл с Владимиром, но это «историков» не смущало, да и как, вообще говоря, они могли стать «на учет» в июле 1941 года? Попросить об этом агентов СД, поскольку в Минске, как известно, еще не было организованного советского подполья и на пресловутый «учет» стать было попросту негде? Да и меньше всего об этом думали тогда семья Щербацевичей, Трус и Брускина.
...В октябре 2007 года я был в официальной командировке в Израиле и узнал, что в Иерусалиме торжественно открывается улица имени минчанки Маши Брускиной. Приехал. Это было очень трогательное зрелище: на новой площади Вечного города собралось много людей. В основном выходцы из Беларуси — у многих на пиджаках и платьях поблескивали фронтовые ордена и партизанские медали. Говорили о мужестве, о горе, вспоминали тех благородных белорусов, которые с риском для жизни спасали обреченных соотечественников–евреев. Организаторы предоставили слово и мне. Я сказал, в частности, что совсем скоро в Минске в отношении Маши Брускиной восторжествует справедливость. Площадь аплодировала.
Вскоре я доложил обо всем этом Президенту. Президент ознакомился с документами и принял справедливое и благородное решение. Мэр Минска Михаил Яковлевич Павлов и главный архитектор города Виктор Дмитриевич Никитин к поручению Президента отнеслись с душой. И возле старых заводских ворот, где изверги в октябре 1941 года повесили патриотов–антифашистов, появились ритуальная площадка и впечатляющий памятный знак, на котором укреплена мемориальная доска с лаконичной надписью: «Здесь 26 октября 1941 года фашисты казнили советских патриотов К.И.Труса, В.И.Щербацевича и М.Б.Брускину».
В среду, 1 июля, в 11 часов на улице Октябрьской, 14 состоится торжественное открытие мемориального знака. Приходите, возьмите с собой цветы...
