Подвиг без имени (Часть 2-я)

Ход финской войны показал истинное состояние Красной Армии, ее отсталость и несоответствие тем хвалебным оценкам, которые бодро докладывались Кремлю. Был смещен с должности наркома обороны маршал Ворошилов, срочно принимались меры по укреплению РККА. Грандиозное реформирование и строительство намечалось в ВВС.

В Белорусском особом военном округе было приказано в кратчайшие сроки сформировать 6 истребительных и бомбардировочных полков, 2 авиабригады и 10 авиабаз!

В Бобруйске всего за месяц должен был стать в строй создаваемой здесь 42-й истребительной бригады 127-й истребительный полк на самолетах И-153. Датой начала формирования полка считается 11 апреля 1940 года, но по-настоящему дело закрутилось лишь тогда, когда через 2 недели в Бобруйск из Петрозаводска, с бывшего финского фронта прибыли две эскадрильи - 30 самолетов И-153 "Чайка". Основой полка, ее главной ударной силой, стала 1-я эскадрилья под командованием кавалера ордена Красной Звезды старшего лейтенанта Антона Кулинича, в которой на должность старшего адъютанта эскадрильи (начальника штаба) был назначен старший лейтенант Петр Кузьмин. Уже в начале июня наверх доложили о сформировании полка, всех его 4 эскадрилий. Недостающий летный состав набрали из соседнего 122-го иап, остальные - выпускники летных школ 1940 года. Прямо с завода получили 38 новеньких "Чаек", что даже перекрыло число полагающихся иметь по штату самолетов: 68 вместо 63.

Надо сказать, что бобруйская земля стала счастливым местом для рождения полка. Он пройдет всю Великую Отечественную войну и закончит ее в небе над Берлином. Станет 127-м Варшавским Краснознаменным. Орден Красного Знамени полк получит за успехи в Бобруйской (!) наступательной операции в 1944 году. Ценой жизни 66 летчиков и 2 техников за войну будет уничтожен 241 немецкий самолет. Довелось повоевать полку и в Северной Корее: на его счету 33 сбитых американских Ф-86 "Сейбр". 127-й иап воспитал 3 Героев Советского Союза, с двумя из них - Константином Трещевым и Федором Химичем - мне посчастливилось общаться, во многом благодаря им я и пишу эти строки.

Лето 40-го года было в Бобруйске по-настоящему жарким. Молодой летный состав полка начал осваивать новый для него боевой самолет. Учебного самолета-спарки у И-153 не было, началась неизбежная ломка дров. Будущие асы стали выводить самолеты из строя с такой интенсивностью, что забеспокоилось командование в Минске. Засуетились особисты - уж не вредительство ли? Разбираться прилетел командующий ВВС округа генерал-майор авиации Иван Копец. Собрал прямо на аэродроме у самолетов своих старых знакомых летчиков-"финнов". Выслушал каждого. Лично принял участие в полетах. Никаких недостатков и в действиях Петра Кузьмина и других летчиков-инструкторов, обучавших желторотиков, он не нашел. Причиной всему были спешка и те нереальные планы по переучиванию, которые спускала Москва. Но как-то повлиять на это, перенести сроки готовности полка Копец был не в силах. Визит командующего был для Кузьмина настоящим спасением. Дело в том, что Петр Александрович был председателем товарищеского суда чести командного, политического и начальствующего состава полка.

Был он им и в 48-м полку на Дальнем Востоке, избрали его на эту хлопотную, неблагодарную должность и в 127-м. Как рассказывал Константин Трещев, командование полка кандидатура Кузьмина не очень устраивала, но голосование было тайным и пользующийся огромным авторитетом Петр Александрович неизменно набирал рекордное количество голосов. Есть такое понятие - неформальный лидер. Вот таким лидером и был в полку Кузьмин. Особенно это почему-то задевало политруков. Вокруг Петра всегда были люди, они шли к нему, что называется, днем и ночью, шли за советом и помощью. В своем письме сестра Кузьмина Елизавета вспоминала: "Петр был очень жизнерадостным человеком, общительным, была в нем какая-то большая внутренняя сила, которая притягивала к нему людей. Я помню, когда Петр перед войной, в 39 - 40-х годах приезжал домой, то сбегались три села, чтобы послушать его рассказ о том, что происходит в стране и во всем мире". Старший лейтенант Кузьмин был не только отличным летчиком-орденоносцем, лучшим стрелком в полку - и в воздухе, и на земле, образцовым в строевом отношении командиром (пехотная школа!), но и прекрасно рисовал, сочинял стихи и песни, руководил полковым оркестром, виртуозно играл на баяне, балалайке, мандолине, гитаре. А плясал Петр, как вспоминал Константин Трещев, похлеще знаменитой "Цыганочки с выходом" Николая Крючкова в легендарном фильме тех лет "Трактористы". Он был мастером на все руки: починить, сшить, подковать... И даже такая вроде бы мелочь: когда косили траву на полевом аэродроме, угнаться за Кузьминым не мог никто. И главное - он был добрым, справедливым, отзывчивым и кристально честным человеком. Поэтому настойчивые призывы замполита полка батальонного комиссара Александра Проскурина прижать к ногтю виновных в аварии самолетов, к его нескрываемому неудовольствию, не находили поддержки у Петра Александровича. Люди невиноваты, правоту Кузьмина подтвердил и визит генерала Копца. Формализмом, имитацией бурной деятельности Петр заниматься не стал. Черная кошка между ним и замполитом пробежала, и это осталось в памяти последнего надолго...

Волна аварийности накрыла не только 127-й иап, она жестко прошлась по всем ВВС РККА, которые в спешке реформировались и переучивались. Нарком обороны маршал С. Тимошенко приказал начальнику генерального штаба генералу армии К.Мерецкову лично с комиссией с 1 по 10 августа 1940-го года проверить 9 наиболее аварийных частей ВВС Западного и Прибалтийского военных округов. В этот список попал и 127-й иап, который к тому времени вошел в состав 9-й смешанной авиадивизии. В Бобруйск Мерецков прибыл в сопровождении командующего округом генерал-полковника Павлова и генерала Копеца. На день проверки полк, согласно доклада  его командира майора Ершова, налетал 1207 часов, имел 3 аварии и 18 серьезных поломок. Катастроф и погибших не было. И, несмотря на то, что отстрелялись по воздушным мишеням молодые пилоты во время проверки на двойку, положение дел в полку было признано не таким уж плохим. 19 летчиков уже начали летать ночью, подтягивались к передовикам и остальные. Худшей, а в ней было большинство «желторотиков», была признана 4-я эскадрилья, отстающая по всем видам подготовки. Ее командир капитан Усенко  был охарактеризовал как «неопытный безвольный командир», которого необходимо убрать из истребительной авиации (переведен в авиацию связи, геройски погиб 9 августа 1941 года, посмертно награжден орденом Красного Знамени – Прим. авт).Вскоре Петра Кузьмина переведут из 1-й в 4-ю аэ – «поднимать  на крыло» отстающих.

17 сентября 127-й иап перебросили поближе к границе, в Скидель. Обстановка в Западной Белоруссии, всего год как вошедшей в состав БССР, была напряженной. Беспощадные сталинские репрессии, прокатившиеся по этим местам, настроили против советской власти немалое количество местных жителей. Жену с годовалым Эдуардом и полуторамесячной Алевтиной Кузьмин в Скидель решил не брать и отвез к ее матери Зинаиде Александровне в Борисоглебск. В октябре полк получил с авиазавода еще 23 новеньких И-153 и вошел в состав 11-й смешанной авиадивизии, которую, к радости Кузьмина, возглавил его бывший командир эскадрильи и полка полковник Петр Ганичев, переведенный в Лиду с Дальнего Востока. Это был настоящий любимец всех авиаторов-дальневосточников, летчики в нем души не чаяли. Но 127-й полк покинул его командир майор Виктор Ершов, опытнейший летчик, с которым у Кузьмина сложились добрые доверительные отношения. Ершова перевели в Белосток в 41-й иап 9-й смешанной авиадивизии, который не только первым должен был получить новейшие истребители МиГ-3, но и на своей базе переучить на него остальные полки дивизии. Как рассказывал Константин Трещев, Кузьмин надеялся, что Ершов заберет его в Белосток, но что-то там не срослось и этого не случилось. Мало кто знает, что именно Ершов должен был возглавить пролет группы истребителей над Красной площадью во время исторического парада 7 ноября 1941 года, отмененный из-за непогоды. Кавалер многих орденов, заместитель командира дивизии полковник Виктор Сергеевич Ершов дожил до победы. И кто знает, как сложилась бы судьба Кузьмина, если бы он продолжил свою службу под его началом.

Новым командиром был назначен подполковник Андрей Гордиенко. Человек шумный, говорливый, резкий, но из разряда "моя хата с краю": самостоятельных решений старался не принимать, во всем оглядывался на начальство. Имел боевой опыт - награжден за бои на Хасане орденом Красной Звезды, но в небо не рвался, летал редко. Острые на язык летчики с ходу наградили его шутливым прозвищем - Чапай. Иначе его никто и не называл. Неудивительно, что у Кузьмина отношения с Чапаем не сложились с первого дня. Плюс напряженка с комиссаром Проскуриным. Словом, продвижения по службе и не жди. Когда долгое время пустовала должность замполита эскадрильи, Кузьмина даже не рассматривали. А ведь лучше кандидатуры и придумать было сложно!

4-ю эскадрилью продолжало лихорадить. Сегодня трудно сказать, то ли сам Гордиенко решил бросить строптивого старшего лейтенанта в прорыв – «на эскадру», то ли вмешался лично комдив Ганичев, но согласно приказа №9 от 18.01.1941 г по 127 иап значится: «адъютанта эскадрильи старшего лейтенанта Кузьмина Петра Александровича с сего числа допускаю ВРИД командира 4-й эскадрильи». Через несколько дней Петра вызвали в Москву, где «всесоюзный староста» Михаил Иванович Калинин лично вручил ему медаль «За боевые заслуги» за №18507. Здесь же 2 года назад он получил из его рук орден Красного Знамени №5329. Номера этих наград я  называю не случайно. В последнем боевом вылете они были на груди Петра Ивановича и если, а я на это надеюсь, будут все же найдены его останки, то по ним можно будет его опознать. 

Зима 41-го была снежной, тракторов для чистки аэродрома не хватало, а летать  с лыж категорически запретили. В довесок к этому -- недостаток бензина, масла, автостартеров… Но и в этой непростой обстановке 127-й иап сумел занять 1-е место в дивизии, за что командир полка, начальник штаба  и командир с замполитом 1-й эскадрильи были поощрены. Более того, комэска первой капитан Антон Кулинич был выдвинут на должность командира 161-го истребительного полка. Не испортила праздничной обедни и 4-я эскадрилья старшего лейтенанта Кузьмина, в подчинении которого была сплошь зеленая молодежь – летчики-сержанты. Все с нетерпением ждали, что его вот-вот утвердят  в новой должности. Одногодки Петра уже давно полками командовали, тот же Александр Николаев, с которым он крылом к крылу воевал на Хасане, возглавлял соседний 122-й истребительный. Тем более, как шутили в полку, у Кузьмина такие «родственники» - комдив Ганичев, зам. командующего ВВС округа генерал Таюрский, командующий генерал Копец. Много ли в ВВС округа  было летчиков, которых эти начальники знали лично, как знали Кузьмина? Знали как авторитетного, опытного летчика с солидным налетом почти в 500 часов, уверенно летавшего ночью и в сложных метеоусловиях, на предельно малых и больших высотах.

Но назначение так и не состоялось. Почему? Его сложные отношения с руководством полка, конечно, повлияли на это. Но, увы, были причины и более существенные. Черной меткой для него стало партийное взыскание: "за чтение идеологически невыдержанной литературы". По тем временам за такое... Но даже и это - не главное. Неожиданно помогла своим письмом сестра Петра Александровича Елизавета. В нем она пишет: "Запомнился такой случай. Кто-то дал указание снять все иконы, которые испокон веков висели в каждой крестьянской избе в самом светлом углу. Ну разве мог набожный простой человек так просто превратить икону в подставку для колоды? Для большинства людей это предписание было неимоверным бедствием. Люди отказывались его выполнять. Тогда была создана инициативная группа, которая приходила в дом и насильственным путем снимала их. Люди плакали, не впускали в дом этих активистов. А вы-то сейчас очень хорошо знаете, что означало не подчиняться закону в те сталинские времена. Однажды Петр стал очевидцем этих "очищений от бога". Он остановил этих активистов. Односельчане бескрайне были благодарны Петру за то, что он предотвратил разбой в их избах". Член партии заступился за верующих, остановил атеистическое безумие сталинских молодчиков? Немыслимо! Это же какое надо было иметь мужество! Представляю, сколько доносов полетело на летчика Кузьмина в соответствующие компетентные органы! Попав под колпак людей с "горячим сердцем и чистыми руками", он не выбрался из-под него до самой смерти.

О предстоящей войне знали, к ней готовились. Как рассказывал мне Константин Трещев, их полку предстояло переучивание на истребитель ЛаГГ-3 и в феврале на авиазавод, в Горький, для его изучения убыла большая группа авиатехников, которая вернулась только в мае. Командный состав должен был осваивать ЛаГГ-3, прямо в Лиде, на базе 122-го иап. Но по причине затягивания выпуска самолетов, срок переучивания сдвигался на неопределенное время. На базовом аэродроме №59 в Скиделе в спешном порядке начались работы по строительству новой взлетной полосы под новый, скоростной самолет. 127-й иап перебазировался на полевой аэродром в урочище Лесище, что недалеко от деревни Прудцы  Каменского сельсовета Щучинского района Гродненской области.

6 мая старшего лейтенанта Кузьмина приказом командующего ЗапОВО все же повысили в должности. Назначили на должность заместителя командира 4-й аэ по строевой части, и уже 17 мая он перелетел со своей эскадрильей на аэродром "Лесище".

Согласно изданной в 1990 году в Военно-воздушной академии под грифом "для служебного пользования" книге "Военно-воздушные силы в начальный период Великой Отечественной войны" в составе 127-го иап на 22 июня 1941 года было 72 самолета И-153. Можно представить, в какое отчаяние пришел старший инженер полка Василий Кубарев, когда буквально накануне войны получил приказ перекрасить все самолеты в зеленый цвет. Краска нужна была особенная, заборная здесь не подходит. Ее-то как раз и не было. Так и встретили войну его "Чайки" в "парадном" серебристо-белом окрасе! Чтобы хоть как-то замаскировать самолеты, решили вырубить в окружающем лесу "карманы". Да разве ж спрячешь целый полк - 72 самолета - в лесу! Рядом со стоянками самолетов для укрытия личного состава отрыли щели, построили блиндажи, обвалившиеся остатки которых сохранились и сегодня.

В середине июня в 11-ю авиадивизию нагрянула грозная комиссия во главе с самим генерал-инспектором ВВС генерал-майором Сергеем Синяковым, бывшим начальником штаба ВВС Прибалтийского округа. Прилетевшие на серебристом двухмоторном транспортном "Дугласе" инспектора активно набросились на все три полка дивизии, базировавшиеся на аэродромах "Лесище", "Новый Двор" и "Черлена". 20 июня Синяков инспектировал 127-й полк. Меня уже много лет удивляет, что в десятках книг, посвященных действиям наших ВВС в Белоруссии в начальный период войны, даже не упоминается этот загадочный Сергей Павлович Синяков. А ведь он был здесь, видел все собственными глазами и уже 24 июня написал на имя начальника Главного управления ВВС Красной Армии генерал-лейтенанта Жигарева подробный доклад, в котором на "основании наблюдения хода воздушной войны 22 и 23 июня 1941 г. на Западном фронте" предлагал провести ряд срочных мероприятий. После войны генерал-лейтенант Синяков еще долго служил в ВВС, был заместителем начальника Военно-воздушной академии им. Гагарина. И уж кто, как не он, мог объяснить, почему во время работы его комиссии было снято вооружение с истребителей И-16 в Новом Дворе и бомбардировщиков Пе-2 в Черлене, почему был отменен приказ командующего генерала Копца от 21 июня о приведении подчиненных ему частей ВВС в готовность № 2 и отзыве личного состава из отпусков... И почему, наконец, он и его комиссия не помогали командованию частей, а лишь наблюдали (!) за ходом боевых действий.

В 127-м полку, по воспоминаниям замполита 1-й эскадрильи старшего политрука Андрея Данилова, каждую ночь 19, 20 и 21 июня командир полка объявлял боевую тревогу. Весь личный состав приводил технику в боевую готовность. Но, несмотря на уже ясно ощущаемое дыхание приближающейся войны, жизнь шла своим чередом. На 22 июня планировалось торжественное, с концертом и спортивным праздником, открытие летнего аэродромного лагеря. Замполит полка Проскурин уехал в Скидель, чтобы пригласить гостей и привезти жен и детей. На все окрестности разносились звуки музыки - это Петр Кузьмин репетировал с полковым оркестром. Как вспоминал Константин Трещев, утром 21 июня его 1-я эскадрилья заступала на боевое дежурство: "Когда мы шли мимо палатки, в которой должен был заниматься оркестр, там уже сидел, перебирая струны, сам маэстро Петр Кузьмин! Был он непривычно грустен. Адъютант нашей эскадрильи Иван Дружков, правая рука Кузьмина, великолепно игравший в дуэте с ним на гитаре, тоже заступал на дежурство и, лишь на минуту задержавшись у палатки, попросил: "Петя, сыграй что-нибудь на дорожку!" И полилась музыка, слушая которую у меня и сегодня бегут мурашки по коже. Кузьмин играл свою любимую мелодию "Прощание с Родиной", больше известную как полонез Огиньского, кстати, написанный, как я узнал позже, здесь, на Гродненщине".

В 2007 году житель соседней с аэродромом деревни Ян Абрамович рассказывал мне, что когда он в субботу на повозке ехал вместе с отцом в Скидель, то тоже слышал музыку. На взлетной полосе он насчитал 139 (!) самолетов и один большой, двухмоторный серебристый, с "окнами", который стоял у самой дороги на Гродно. В "Лесище", имитируя выход из-под удара, на несколько часов перелетели самолеты одного из соседних полков. Высокая московская инспекция не давала покоя ни себе, ни проверяемым частям. До начала войны оставались считанные часы...

В 3 часа 25 минут в 127-й иап постучалась война. Боевая тревога! Всего через 5 минут в небо для прикрытия аэродрома от возможного нападения поднялось дежурное звено от 1-й аэ: младший лейтенант Аркадий Данилин, лейтенант Иван Комаров, младший лейтенант Константин Трещев. Через час из засады на аэродроме "Каролин" на перехват самолетов врага взлетели лейтенант Разумцев и старший лейтенант Долгополов, а на прикрытие Гродно ушла шестерка И-153 исполняющего обязанности командира 1-й аэ младшего лейтенанта Дерюгина. Командир полка приказ на открытие огня отдать так и не решился. Как вспоминал замполит 1-й аэ старший политрук Данилов, когда после посадки (а радиостанции на самолетах отсутствовали, и связи с ними не было!) подполковник Гордиенко узнал о сбитых немецких самолетах, то гневно закричал: "Это провокация немцев, а за сбитые самолеты пойдете под суд..." Вот в такой обстановке начинался для летчиков полка первый день войны. Что было дальше?

Когда я начинал собирать материалы о 127-м иап, то мечтал добраться до его боевых документов, хранящихся в подольском архиве. Но когда в 2007 году это мне наконец-то удалось - пришел в полное замешательство. Итоговые данные за 22 июня в журналах боевых действий учета боевой работы, истории полка и его историческом формуляре существенно отличались друг от друга. Причем написаны они были одной рукой. Благодаря Соломону Верховскому стало известно имя этого человека. На одну из его статей откликнулся Александр Балакин, который служил старшим писарем в 4-й аэ, но с июня 41-го работал в штабе полка, оформляя боевую документацию, а затем, получив офицерское звание, стал начальником строевого отделения и кадров 127-го иап. Но даже и он не смог толком объяснить, почему в одном документе написано, что за 22 июня полк совершил 180 вылетов, провел 99 воздушных боев, сбил 11 немецких самолетов, а в другом 54 вылета, сбил 9 самолетов и потерял 13 самолетов и 12 летчиков...

Не внесла ясности, а скорее наоборот, и знаменитая статья замполита 127-го иап батальонного комиссара Проскурина "В первый день войны", на которую так любят ссылаться многочисленные исследователи истории войны. С архивными данными она не стыкуется. И неудивительно. Сам Проскурин в боевых вылетах не участвовал. Прибыл в полк по тревоге из Скиделя, но вскоре вместе с замполитом 2-й аэ Василием Павельевым вернулся обратно - выполнять очень нужную и важную задачу, о которой сегодня мало кто вспоминает: эвакуация в тыл членов семей военнослужащих полка. Немцы продвигались очень быстро, но спасались не только от них, боялись и мести со стороны местных жителей, чьих родственников сотрудники НКВД, выполняя приказы Берии и Сталина, уже успели стереть в лагерную пыль.

Кто-то может задать вопрос: а зачем сегодня заниматься арифметикой, искать подтверждение количеству боевых вылетов и сбитых самолетов? Авиаторы 127-го иап воевали 22 июня лучше других полков не только своей дивизии, но и всех остальных полков ВВС округа. Это признанный и не оспариваемый никем факт. Но именно за количество боевых вылетов и сбитые при этом самолеты награждают летчиков. По архивным документам я подсчитал: летчиками полка за 22 июня совершен 181 вылет. Из них 179 на И-153 и 2 на связном У-2. 49 вылетов связаны с перелетами на другие аэродромы, 58 раз летчики взлетали на перехват немецких самолетов в район Гродно, Лиды, Черлены, Каролина, но догнать их не смогли, в 78 вылетах вели воздушные бои. В 1-й эскадрилье, совершившей 59 вылетов, отличился Сергей Дерюгин - 6 раз поднимался в небо, сбил 2 самолета. Лучшими во 2-й аэ, на счету которой 44 вылета, стали Григорий Купча - 4 боевых вылета и 1 сбитый самолет и Георгий Федоров, который дважды поднимался в небо, сбил 1 самолет, был ранен в голову, но сумел дотянуть получивший 103 (!) пробоины самолет-решето до своего аэродрома. По одному самолету уничтожили Александр Пачин и Александр Рыбкин. Во время второго боевого вылета был ранен и сел на вынужденную Разум Варакин. В 3-й аэ, совершившей 33 вылета, геройски сражались Иван Дроздов и Сергей Жуковский, четырежды взлетавшие на перехват врага. Жуковский лично сбил один самолет. Еще одного немца навечно приземлил совершивший 2 вылета Борис Фокин.

В 4-й аэ, имевшей на своем счету 36 вылетов, отличились Петр Кузьмин и замполит старший политрук Александр Артемов. Пять раз они поднимались в небо, провели по 3 воздушных боя. На счету эскадрильи 3 сбитых самолета, 2 из них записали как групповые победы - на всех. Константин Трещев вспоминал, что решение, на кого записать сбитый самолет, принималось командованием. В паре с Дерюгиным Трещев сбил в тот день немецкий бомбардировщик, но записали немца на Дерюгина, не засчитав его Константину даже как групповую победу. В 4-й эскадрилье поступили наоборот. Все знали, что бомбардировщик До-215 сбил Кузьмин, который был в том бою ведущим 6 истребителей, но эту победу сделали групповой. Первым он атаковал и второй сбитый самолет, легендарный "костыль" - немецкий ближний разведчик Хш-126, который тоже записали на эскадрилью. Рассказывая о сбитых летчиками полка немецких самолетах, я умышленно обхожу указанные в журнале боевых действий варианты их типов и названий. Путаница в этом деле несуразная. И у нас, и, кстати, у немцев тоже. Только к концу 42-го года с горем пополам и те и другие стали более-менее сносно распознавать самолеты противостоящего противника.

Первый раз Кузьмин поднялся в небо в 6 часов 45 минут, на прикрытие города Лида, но немецкие самолеты не встретил. Второй раз в 10 часов 10 минут: принял участие в бою над аэродромом "Черлена", в котором с обеих сторон сошлись около сотни самолетов. Здесь им и был повержен До-215 (До-17Z). Третий его вылет в 14.05 на прикрытие Гродно встречей с противником не увенчался. Четвертый в 17.05 завершился сбитым Хш-126 в районе аэродрома "Каролин". Пятый, последний его взлет состоялся в 20 часов 10 минут.

После обеда, как вспоминал Константин Трещев, в небе над "Лесищем" появился немецкий разведчик Хш-126. Стало ясно: скоро будут "гости". Но нагрянули они ближе к вечеру. Группа Ме-109 и Ме-110 атаковала аэродром, сбросив 25 кг бомбы, от которых Трещев едва спасся, бросившись в ближайший окоп. Погибших не было, получили повреждения лишь несколько самолетов. Но самое печальное - прямым попаданием был взорван бензосклад. Не зря перед самой войной небо над аэродромом активно бороздила немецкая авиаразведка.

Еще утром немцы разгромили аэродромы "Новый Двор" 122-го иап с истребителями И-16 последних модификаций и "Черлена" 16-го сбап вооруженного новейшими бомбардировщиками Пе-2. В Лиде был убит комдив Ганичев, а в Черлене ранен в ногу находившийся там его заместитель подполковник Юзеев. По приказу Юзеева временно обязанности командира дивизии были возложены на командира 127-го иап Гордиенко, который убыл в Лиду.

Вся тяжесть первого дня войны легла на плечи заместителя Гордиенко майора Павла Богданова, человека смелого и решительного, единственного из руксостава полка, кто поднимался 22 июня в небо. После налета немцев Богданов приказал срочно перебазировать уцелевшие и успевшие заправиться самолеты на аэродромы в Лиду, Щучин и Желудок. Но как только в 20.08 лейтенант Купча повел 9-ку 2-й аэ на взлет, в небе показались Ме-109, которые как коршуны набросились на наши самолеты. Сбили лейтенанта Михаила Филиппова. Остальные самолеты рассыпались и сели кто где: в Щучине, Лиде, Желудке. Следом в 20.10 начала подниматься в небо группа из 11 самолетов 4-й аэ. В скоротечном ожесточенном воздушном бою погибли лейтенанты Николай Ерошин, Александр Петькун и старший лейтенант Кузьмин. Старший политрук Артемов был подбит, сел на вынужденную, но неудачно - скапотировал и разбил не только самолет, но и голову. Три самолета долетели до Щучина, еще 4 успели остановить взлет и срулить с взлетной полосы в сторону и увернуться от обстрела. На глазах у всех над аэродромом пронесся дымящийся Ме-109, который скрылся за лесом, откуда вскоре донесся громкий взрыв. Немцев с неба словно языком слизало. Потрясенные тараном, которым Кузьмин уничтожил их ведущего, они исчезли и больше не появлялись.

Своим подвигом Кузьмин обеспечил беспрепятственный взлет и перебазирование на новые аэродромы взлетевшим следом 9-ке 3-й аэ под командованием Дроздова и 9-ке 1-й аэ во главе с Дерюгиным, и четверым летчикам из 4-й аэ. На аэродромы Лиды, Щучина, Желудка, Слонима успели перебазироваться 36 самолетов 127-го полка. Остальные 36 были потеряны в воздушных боях и на аэродроме "Лесище".

К двум часам ночи 23 июня в Лиду добралась и наземная колонна с техсоставом, «безлошадными» летчиками и спецмашинами. Уже в 4:30 немцы совершили налет на Щучинский аэродром, через 10 минут на Лидский, следом – на Желудокский. Большинство самолетов 127 иап, увы, были уничтожены. Получившие повреждения, а ремонтировать их было некому и некогда –  сожгли сами летчики. Лишь нескольким счастливчикам удалось на следующий день долететь до аэродрома «Мачулищи», что южнее Минска, но и там они попали под удар немецкой авиации.

Наземная колонна  полка 25 июня достигла Мачулищей, в ночь на 26 июня она была уже в лесу, в 5 км от Могилева. Получив приказ на эвакуацию в тыл для получения новой техники, 30 июня передовая команда  части со штабом достигла Курска, а 12 июля 127 иап сосредоточился в Борисоглебске.