«Каласах пад сярпом тваiм» Владимир Короткевич описывает виленский светский салон Адама Киркора. Здесь и композитор Монюшко, и вышедший из мужиков секретарь Сырокомли Винцесь Коротынский, и сам Сырокомля, и Винцент Дунин–Марцинкевич, которого высмеивают за использование «мужицкого наречия», и некий богач Игнаций Ходзько, «паэтаў цёзка па прозвiшчы», но человек неприятный. Именно с ним герои главным образом и дискутируют по поводу судьбы белорусского народа.
А кто же тот поэт, тезка персонажа?
Клан Ходзько
В энциклопедическом словаре «Мыслiцелi i асветнiкi Беларусi» Ходзько из XIX века аж пять: поэт и фольклорист Александр, литератор и этнограф Доминик, историк и издатель Леонард, писатель Ян. А вот и наш Игнат Ходзько, писатель и мемуарист, племянник упомянутого Яна и двоюродный брат Александра. Целая династия! Сборник белорусской польскоязычной поэзии XIX века «Раса нябёсаў на зямлi тутэйшай» тоже на Ходзьков щедр: кроме упомянутых Александра и Яна, здесь есть и еще один кузен — Михаил Ходзько. Сам Игнат представлен в сборнике анакреотическим стихотворением «Зося, дзяўчына–свавольнiца».
Запись в альбоме
Не слышала, чтобы Игнат Ходзько писал на белорусском языке... Хотя родился он тут, в селе Заблощина Вилейского района, и 60 лет прожил на Вилейщине. Кстати, во всех энциклопедиях значится, что родился 220 лет назад, 29 сентября 1794 года. Но краевед Анатоль Рогач нашел документы, которые «молодят» писателя на один год.
Что ж, такова наша история: поскольку национальной культуре отказывалось в праве на существование, писали на польском, русском, латыни. Впрочем, самые прогрессивные собирали белорусский фольклор, изучали язык, сами писали на нем — как филоматы и филареты из Виленского университета, как тот же Дунин–Марцинкевич или Артем Вериго–Даревский. Белорусские рукописи последнего утрачены, но сохранились альбом и стихотворение самого Вериго–Даревского, посвященное тем, кто в альбоме расписался.
Есть там за 28 октября 1858 года и автограф Игната Ходзько. Адам Мальдис замечает, что в отличие от других, комплиментарных, запись Ходзько очень сдержанна. Он оставил автограф в тот день последним, семнадцатым. Но, как пишет литературовед Геннадий Киселев о стихотворении «Лiцвiнам, запiсаўшымся ў мой альбом на пажагнанне»: «Пачынае Вярыга–Дарэўскi з людзей старшага пакалення, найбольш заслужаных i паважаных. Перш за ўсё пiсьменнiк звяртаецца да «Адварда–Антолькi» (гэта значыць Адынца), «Мiкалайкi» (Малiноўскага), «Iгната» (Ходзькi)».
Есть и загадка: стихотворение датировано 27 октября, а Ходзько отметился 28 октября. Киселев предполагал, что обращение к известному писателю могло быть внесено позднее.
Деды и базилиане
Игнат рано осиротел. Воспитывал его дед со стороны матери, Матей Видмонт. Он был мастером гавенд — устных историй, помогающих коротать вечера у камина или печки. В повести «Домiк майго дзядулi» Игнат впоследствии напишет про своего деда: «Яго патрыярхальныя цноты i простыя норавы могуць скласцiся ў надзвычай цiкавы вобраз». Дед со стороны отца Михал Ходзько из усадьбы Девятни считался тоже умелым «гавэндарам». Другим человеком, оказавшим влияние на сироту, был его дядя, Ян Ходзько, драматург и масон.
В десятилетнем возрасте Игнат был отдан на учебу в базилианскую школу в Борунах. Один из выпускников той школы, поэт Эдвард Одынец, утверждал, что она готовила «самых добрасумленных i высокамаральных студэнтаў». Сырокомля, тоже учившийся у базилиан, хотя и не в Борунах, писал: «Нашых дзядоў сцябалi старыя езуiты, нашых бацькоў секлi айцы пiяры, а мы паспыталi базыльянскiя розгi. Але няхай за гэтыя розгi ўшануюць iх нябёсы. Так здорава яны лупцавалi, калi было за што, але i кахалi яны дзяцей сардэчна i шчыра, старанна настаўлялi iх у навуцы i веры i строга пiльнавалi мараль — шмат каго дала нашаму краю iх уважлiвая апека».
Игнат Ходзько увековечил школьные годы в рассказе «Боруны». Жили ученики в домах мещан возле рынка. В 6.30 утра они должны были уже присутствовать на службе в храме. В классе назначался «император» — ученик, к которому сходились мнения об успеваемости сотоварищей от аудиторов — наиболее способных учеников. Император подавал доклад учителю... Ходзько вспоминал, что жизнь в Борунах была не слишком веселой. «У царкве гiмны i песнi, паўтараемыя гучным хорам, мiлыя сэрцу i вуху студэнта... у школе штодзённы плач i архiплач кожную суботу» — по субботам подводились «итоги» с помощью розги. Изображение снопа на школьной хоругви школяры объясняли таким слоганом: «Вучыся, асёл, добра — будзеш мець хлеб».
Университет, масоны, шубравцы
В 1810–м юный Ходзько попадает в Виленский университет, с подачи дяди становится масоном Минской ложи. А главное — пробует писать. И вскоре входит в виленское литературное общество шубравцев, то бишь «бездельников». Это было полустебное молодежное товарищество, члены которого, однако, ставили вполне серьезные цели: просвещение народа, свобода личности, борьба против пьянства и тунеядства. Кстати, среди шубравцев оказались даже известные нам Фаддей Булгарин и Александр Греч. Ходзько имел там прозвища «рыфмаплёт», а также Виршайтес — по имени литовского божества.
Потихоньку Игнат освобождается от канонов классицизма, проникается идеями романтиков, сказываются услышанные от дедов гавенды... Первая же повесть — «Подданный» — вызвала похвалу Адама Мицкевича. А «Записки квестора» из цикла «Литвинские образы» определили появление нового жанра — гавенд в литературной обработке. «Записки» — это стилизованные под XVIII век мемуары бывшего маршалка полоцкого воеводы. В варшавском «Еженедельнике иллюстрированном» утверждалось, что их герой Михал Лавринович — реальный персонаж, друг деда Игната Ходзько.
Приют муз
Ходзьки не были в стороне от бурь эпохи. Дядя Игната Ян в 1826 году арестовывался по делу филоматов, а в 1830–м за участие в восстании сослан на Урал. Двоюродный брат Михал, инсургент, уехал в эмиграцию. О репрессиях в отношении Игнация я не знаю. Он женится на Людвике Мацкевич, поступает на службу — управляет радзивилловскими имениями, назначается почетным попечителем училищ. Нашла факт, что именно в альбом Людвики Мацкевич Адам Мицкевич записал стихотворение «Незнаёмай, далёкай, незнаёмы, далёкi...» за несколько дней до ссылки в Россию в 1824 году. Из статьи в варшавском «Еженедельнике иллюстрированном» за 2 апреля 1860 г., посвященной Игнату Ходзько, мы узнаем, что, во–первых, он действительно родился 29 сентября 1795 года (статья прижизненная, так что ей можно верить). Во–вторых, что он осел в тридцатилетнем возрасте в имении и бог наградил его дочкой, и «спокойный и счастливый», со свободными мыслями посвятил себя творчеству.
На портретах Игнат Ходзько не очень похож на романтика: нервное простоватое лицо, немного угрюмое, небрежная прическа. Польские критики выискивали в произведениях Ходзько лояльность к российским властям. Особенно усилились нападки после того, как писатель принял участие в создании верноподданнического «Альбома», подаренного российскому царю Александру II во время его визита в Вильно в 1858 году. Кроме того, Ходзько выставляли угнетателем–крепостником. Сырокомля, защищая приятеля, утверждал, что «Довад даверу да яго народа — абранне ў 1861 годзе мiравым пасярэднiкам у Свянцянскiм павеце».
Усадьба Девятни стала настоящим приютом муз. Она не сохранилась, но благодаря зарисовкам Наполеона Орды мы можем ее представить. Дом под четырехскатной черепичной крышей, крыльцо с колоннами. Кабинет писателя — в пристройке слева от дома. Здесь бывали двоюродные братья Игната Александр, ставший переводчиком с персидского, и Юзеф, геодезист. Приезжали Адам Мицкевич, Владислав Сырокомля, Юлиан Корсак, Адам Киркор. Друг Игната Эдвард Одынец посвятил стихотворение беседке под названием «Геликон», находившейся в саду возле усадьбы. Геликоном называлась гора в Греции, обиталище Аполлона и муз, в беседке у Девятни собирались местные поэты.
Не шкадуй працы, мой Iгнацы,
Вешчую лютню вазьмi ў далонi,
А землякi цябе ўвянчаюць
Лаўрамi на тваiм Гелiконе.
Известно, что Игнат Ходзько помогал графине Габриэле Пузыне в издании ее первой книги стихов. Но мать Габриэли, Александра из Тизенгаузов, резко выступила против, ибо «кабета найшчаслiвейшая, калi пра яе людзi не ведаюць i не гавораць». С трудом Ходзько убедил пани, что книжечка религиозных стихов не нанесет вреда.
«Ушануй гэты помнiк...»
Безоблачных судеб не бывает... Из той же статьи в варшавском «Еженедельнике иллюстрированном» мы узнаем, как страдал писатель, когда его единственная дочь, уже замужняя, безвременно скончалась.
В варшавском еженедельнике пишется, что после смерти любимой дочери Ходзько не написал ничего, но в библиографии значится элегия 1858 г. «Гадавiна» в память об умершей дочери.
Писатель умер в 1861 году. Он похоронен в фамильном склепе, на кладбище деревни Войстам Сморгонского района, рядом с женой Людвикой, дочкой Станиславой и внуком Леонидом. Когда уже в наше время вилейские краеведы Анатолий Рогач и Александр Зайцев приехали на кладбище, еле нашли склеп, заросший травой. На надгробии — эпитафия авторства Эдварда Одинца:
Зямляк, ушануй гэты помнiк! Бо пад iм спачывае
Вяшчун i мастак радзiмай дабрачыннасцi i пачуццяў Лiтвы.
А калi ў тваёй душы голас iх адзавецца,
З набожнай верай продкаў узнясi за iх твае малiтвы.
Советская Белоруссия №190 (24571). Суббота, 4 октября 2014
