Художественному руководителю Музыкального театра Адаму Мурзичу исполняется 75 лет

«Артисты — это же оголенные нервы, к ним надо очень бережно относиться!» — не поймешь, то ли в шутку, то ли всерьез говорит Адам Мурзич. В преддверии своего 75–летнего юбилея художественный руководитель музыкального театра и известный педагог по вокалу, воспитавший целую плеяду талантливых артистов, рассказал «СБ» о планах на будущее, сложностях жанра оперетты и тонкостях певческого мастерства.


— Адам Османович, с каким настроем подходите к юбилею?

— С хорошим! В этом году мы славно потрудились: у нас блестяще идет «Свадьба в Малиновке», хорошо поставлены «Бал в «Савойе», «Мэри Поппинс»... За те 6 лет, что я провел в музыкальном театре, у нас появились оперы — «Паяцы» Леонкавалло шли на двух языках, с двумя труппами, ставился «Алеко» Рахманинова, «Колокольчик» Доницетти. Мы играли с Александром Анисимовым самые сложные программы, подняли оркестр до очень приличного звучания, так что когда приезжал с гастролями Дмитрий Хворостовский, то выбрал нас! Поставили два балета, которыми можно гордиться, — «1001 ночь» и «Клеопатра». Горжусь тем, что мы создали с Владимиром Кондрусевичем «Софью Гольшанскую». Это мюзикл на историческую тему, произведение знаковое для театра, удачное, постановка получила Национальную театральную премию. 11 сентября мой, так сказать, бенефис в музыкальном театре будем отмечать именно «Софьей Гольшанской». А сейчас готовим еще один спектакль — о Янке Купале, его любви и его гибели. По книге Анатолия Делендика. Серьезно над ним работаем, не торопимся, подключены и режиссер, и либреттист, и композитор, и дирижер...

— Какими качествами должен обладать артист, чтобы попасть к вам в театр?

— Самое трудное в певческой профессии — овладеть мастерством актера. Поскольку здесь есть проблема триединства речи, пластики и пения. Этому в консерватории не учат, к сожалению. Учат только хорошо петь — звучно, красиво, образно... Стоя, с параллельными руками. А в оперетте попробуй сохранить хорошее певческое дыхание, когда нужно двигаться, танцевать. Я не могу сказать, что у нас изобилие кадров, но те, кто остается, — уже проверенные и работают с удовольствием. Кто раз пришел в оперетту, тот уже из нее не уйдет. А если уйдет, то потом очень жалеет.

— Считается, что по сравнению с оперой это такой легкий, несерьезный жанр.

— Я всю жизнь готовил оперных певцов. Но когда говорят, что опереточный жанр легкий, то напрашивается совершенно противоположное. Опера — это безумно трудно, потому что там только через голос надо передать образы, настроение. А наш веселый жанр — он весь на ушибах, на ссадинах. В оперетте очень сложно сохранить состояние и певческого аппарата, и актерского, то есть сценической речи — остаться в тех же обертонах, в тех же красках, на той же высоте, эмоции. И тут же предполагается танец, или движение, или мизансцена.


— Это ведь и физически большое напряжение?

— Огромнейшее! Если упрощенно, в опере достаточно иметь великолепной красоты и звучности голос и хорошую эмоциональность. В оперетте же столько компонентов необходимо, чтобы состояться... В Беларуси были и есть прекрасные опереточные певцы: Петр Ридигер, Виктория Мазур, Григорий Харик, неподражаемая Наталия Гайда — выдающаяся советская, белорусская певица, которая для нашей труппы является образцом. Я чувствую себя окрыленным: мне в конце жизни посчастливилось работать с таким мастером!

— Существует противопоставление пения вокалистов и актеров... Допустим, Леонид Филатов или Николай Караченцов, который в «Юноне» и «Авось» играл командора Резанова. Ведь объективно петь–то они практически не умели, большим голосом похвастаться не могли. Но как их исполнение было обаятельно! По–вашему, что все–таки важнее — голос или актерское мастерство?

— Харизма. Я как профессионал не воспринимаю, но как слушатель полностью отдаюсь этой харизме, пониманию и видению образа. Караченцов — потрясающий актер, и честно вам скажу, хотя у нас в репертуаре есть «Юнона» и «Авось», наши ребята, имея прекрасные голоса, до Караченцова недотягивают.

— Ну, мы говорим о великих! Хотя кто–то, может, скажет: «Ой, да они же петь не умеют!»

— А вспомните советских певцов, которые не обладали выдающимися голосами, зато имели потрясающее актерское воображение? Владимир Трошин, Марк Бернес, Леонид Утесов — люди, которые пели сердцем. А пение — настолько демократичный вид искусства, что может приворожить всю аудиторию: образованных в вокале и необразованных. И все будут просто очарованы таким певцом. Хотя потом выйдут, скажут: «Ой, что–то и голос–то у него так себе, и видок у него не геройский...» Но как он захватил всех, удержал!

— Советская эстрада задала очень высокую планку, до нее трудно дотянуться. Как вы считаете, у нас на эстраде достойные фигуры есть?

— Пока люди живы, мы мало их ценим... Сейчас есть музыканты, о которых мы будем говорить потом. Наш выдающийся певец Анатолий Ярмоленко — у него своя ниша, лирико–патриотическая, и я как профессионал очень высоко ценю его мастерство. У него есть творческое лицо, его ни с кем не спутаешь, есть свой репертуар, так же как он был у Магомаева, Кобзона, Лещенко. Этим певцом Беларусь может по–настоящему гордиться. Ну а остальные пусть подтягиваются.


— Спортсменов тренируют с детства: в четыре года ставят на коньки или к гимнастическому станку. А вокалистов?

— Почему так мало певцов — потому что нельзя с малых лет заниматься с голосом. А если занимаются, то потом все эти детки уходят в никуда. Виной непрофессионализм педагогов, которые себе хотят «надеть погоны» за счет ребятишек, рано их берут в профессиональные оковы, и дети быстро теряют голоса. Безвозвратно. Есть исключения: я высоко ценю педагога Светлану Стаценко, с ее появлением у нас юные исполнители стали сильнее взрослых, детское вокальное воспитание поднялось на высочайший уровень. Что действительно должно быть — музыкальное образование, дети все повально должны заниматься музыкой. Не для профессии — для нравственности. Как правило, у меня всегда получалось работать с теми ребятами, которые имели музыкальное образование, оканчивали школу по классу фортепиано, трубы, классической гитары... Но у нас из общеобразовательных школ изымают пение — вот что плохо! И очень много ребят проходит мимо.

— А как вы сами начали петь?

— У меня получилось традиционно, как у многих в советское время, — через самодеятельность. Мне помог Лев Лях, дирижер Большого театра, недавно он ушел из жизни. Когда–то работал в районном центре Ляховичи, где я жил, художественным руководителем Дома культуры. Услышал меня на одном из школьных вечеров, пригласил в самодеятельность, посоветовал учиться. Я, поступив в Брестское музыкальное училище, попал в золотые руки — к Мелитине Ивановне Аренской. Знаете, иногда любят преувеличивать значение и талант своих педагогов. Сейчас я оцениваю все очень трезво и тем не менее высоко. У Аренской, как говорили, «бревна поют». Оканчивали училище уже готовые оперные певцы, многие шли в оперный театр, минуя консерваторию, доучивались на вечернем отделении, а сами уже партии пели.

— Если говорить о роли педагога: голос — вещь нежная, его легко испортить. Есть какие–то традиционные ошибки учителей?

— Не надо спешить стать великим. Нельзя торопиться с достижением результатов, точно так же, как с наращиванием тяжестей для спортсменов. Поэтому около 10 лет отпускается на обучение певца. В 18 начали, когда мутационный период уже позади, и постепенно раздвигаем голос. В полгода, в год — по полтона. В 28 уже можно петь. Особо одаренные могут раньше — те, у кого голос поставлен от природы, кому посчастливилось раньше позаниматься у выдающихся педагогов. От учителей очень много зависит, но больше — от самих студентов. Я никогда не стал бы хорошим педагогом, если б у меня были плохие ученики.

— Чего не хватает современным певцам?

— Ответственности за свое творчество. Это не громкие слова. Говорят: «Я певец». Какой ты певец, ты певун еще! Певец — очень высокое звание. Как можно говорить о себе «Я — композитор», не имея диплома? У нас сегодня что ни исполнитель, уже композитор. Но это же смешно, когда люди не знают элементарной музыкальной грамоты! Так и певцы. Раньше они совестливые были, высоко несли свою профессию, уважение к публике было огромное. Выходили на сцену — чистые, «намоленные». Последнее тратили, чтоб выйти в красивых штиблетах, в нарядном костюме. Вели себя галантно. Не знаю, ответил ли я...

— Когда у певца наступает пенсия? Когда прекращают петь?

— Какую школу приобрел — столько и пропел. Важно и то, как пел. Если бросаешься своим талантом, долго не продержишься. А если относишься к нему как к божьему дару то, умирая, ты еще будешь петь. Как наш великий белорусский оперный певец Аркадий Савченко, который за несколько дней до смерти пел в спектакле — как молодой. Тут нет такого, что пенсия в 60 — и все. Поют до гробовой доски.