Прошло пять лет с тех пор, как Купаловский театр устроил народной артистке Лилии Давидович последнюю овациюЯ не успела взять у нее интервью... Изучая в библиотеке тексты коллег, посвященные этой актрисе, все пыталась понять, как ей удается не повториться ни в одной из своих ролей, поражалась ее умению вне сцены с достоинством нести бремя своей славы, быть такой сильной и особенной, оставаться безупречно элегантной в любой ситуации... И тогда даже предположить не могла, что, позвонив Лилии Михайловне, узнаю о ее неожиданной болезни и уже не смогу поговорить с ней никогда. Представить Давидович больной и умирающей можно было только на сцене, но в жизни с этой красивой, энергичной, открытой женщиной даже теоретически, казалось, не могло произойти ничего плохого. Накануне моего звонка она вновь величаво вышла на Купаловскую сцену в роли королевы Боны в постановке пьесы Алексея Дударева «Чорная панна Нясвiжа»... И вот уже прошло почти пять лет, как театр устроил ей последнюю овацию. Никогда прежде мне не приходилось видеть плачущим сдержанного Валерия Раевского. Но не только худрук Национального академического театра имени Янки Купалы не пытался скрывать свои эмоции на похоронах актрисы... А на вечере памяти в честь так и не случившегося 70–летия Лилии Давидович купаловцы объявили слезы под запретом, мотивируя это тем, что память о ней должна остаться мажорной. Ей бы это понравилось.
Понятие «великий актер» сегодня практически ушло из нашего лексикона. Теперь не говорят о великих — говорят об успешных. И все–таки характеризовать Давидович одной лишь успешностью никак невозможно. Успешность предполагает легкость, определенное везение, а здесь все иначе: Лилия Михайловна была слишком требовательна, слишком принципиальна, даже категорична, театру не всегда бывало с ней легко, как и ей в театре. Характер у Давидович был горячий, и в творческих, и в человеческих вопросах она всю жизнь оставалась непримиримой. «На худсоветах, на репетициях часто рубила сплеча, но всегда была искренней», — так вспоминают сегодня о ней купаловцы, при этом голоса у них срываются. Ее, такую, здесь боготворили. Помните строчки Давида Самойлова? «Вот и все. Смежили очи гении. /И когда померкли небеса, /Словно в опустевшем помещении /Стали слышны наши голоса. Тянем, тянем слово залежалое, /Говорим и вяло и темно. /Как нас чествуют и как нас жалуют! /Нету их. И все разрешено»...
Ее открыл Константин Санников — легендарный белорусский актер, режиссер и педагог, колесивший по городам и весям в поисках новых талантливых студентов. Лилию Давидович он нашел в Гродно, где та заведовала ДК и азартно играла чуть ли не все роли в водевилях, популярных у местной публики, — достойных партнеров по сцене ее темпераменту не находилось... Так получилось, что на курсе Санникова Давидович оказалась самой старшей и тут же взяла под опеку сокурсников, а позже и других младших коллег (которые и сейчас с благодарностью вспоминают, как она помогала им преодолевать свойственные юности творческие комплексы). Константину Николаевичу эта всегда жизнерадостная, энергичная студентка очень нравилась, смущали его разве что ее пышные формы, не позволявшие молодой актрисе претендовать на другие роли, кроме характерных. В конце концов Санников решился прямо сказать ей об этом. И после каникул Лилия Давидович вернулась в институт неузнаваемой — изящной и загадочной. Впрочем, секретов из того, как ей это удалось, она делать не стала. «Да просто красила хату и ела одни груши», — весело отвечала Давидович на потрясенные взгляды педагогов и студентов...
— Помню, когда Лилю пригласили в театр, первое время мы выходили в «Павлинке» в массовке, — рассказывает подруга Лилии Михайловны, актриса Купаловского театра Зинаида Зубкова. — И всегда садились в кулису и оттуда смотрели все первое действие — учились у наших великих. Теперь молодежь так не делает... А еще вспоминаю наши первые гастроли в Москве. Купаловский играл на сцене старого МХАТа, принимали нас феерически. И вот мы с Лилей стоим в очереди за селедкой (в те годы селедка была большим дефицитом, а в Москве ее, естественно, можно было купить), обсуждаем московские спектакли — и неожиданно к нам присоединяется бабушка, стоявшая рядом. «Девочки, обязательно сходите на белорусский театр!» — с чувством говорит она нам...
В очередях за селедкой о театре давно не говорят. Да и очередей у нас практически не осталось. Как не осталось и того благоговейного отношения к актерской профессии, свойственного прежней, советской еще публике и актерам старой школы. А ведь появление таланта — процесс взаимный. На белорусской сцене по–прежнему есть актеры, из которых могли бы вырасти великие, только сегодняшним зрителям их глубина не особенно и нужна...
В свое время проникновенная роль Ганны, воплощенная Лилией Давидович в одном из самых «долгоиграющих» спектаклей Купаловского театра «Людзi на балоце», растрогала самого Ивана Мележа, который о–очень придирчиво следил за соответствием актерской игры жизненной правде. Но на премьере Мележ плакал... А актриса каждый раз настраивалась на эту роль, будто в последний раз, и сбить ее с этой волны уже было невозможно.
—Как известно, актеры склонны подшутить над коллегами, — откровенничает купаловец Арнольд Помазан. — «Людзi на балоце» шли на нашей сцене 19 лет, я играл бандита. И в свой сотый (или около того) выход в этом спектакле сделал вот что: поменял местами правый и левый ботинки и в таком виде появился перед Ганной и Василем (его играл Геннадий Гарбук). Поначалу на мои ботинки никто не обратил внимания. Но когда Генка их увидел... Он, конечно, безупречно доиграл эту сцену, но я наблюдал, какого труда ему это стоило. А вот Лиля, увлеченная ролью, так и не заметила моей шутки...
В Купаловском она не была обижена ролями. Играла и классиков, и современных авторов, играла героинь из народа и королев... Но кинорежиссеры так и не разглядели потенциала этой актрисы, знаменитой ее сделала все–таки сцена, а не считанные фильмы. «Это преступление, которое длится до сих пор, белорусских актеров по–прежнему не занимают в кино», — возмущалась Лилия Давидович уже в новом столетии. Она все и всегда называла своими именами.
И без конца пыталась сделать больше не только на сцене. Была секретарем комсомольской организации театра, строила аэропорт на целине (буквально!), позже стала парторгом, выбивала коллегам зарплаты, квартиры. Свободно обращалась в министерства, легко входила в высокие чиновничьи кабинеты... «Ей это шло», — вспоминают купаловцы, подчеркивая, что эта бурная общественная деятельность была не напоказ. Давидович вообще многое шло и многое удавалось.
— Я просто онемел, когда актриса после репетиции пошла в роддом, родила и через несколько дней вернулась к работе, — вспоминает нынешний генеральный директор Национального академического театра имени Янки Купалы Николай Кириченко.
Ей шло быть мамой двоих красивых сыновей, которыми она очень гордилась, шло быть хорошей хозяйкой — Лилия Михайловна нередко приносила в театр собственноручно приготовленные деликатесы, угощала коллег. Вот только болезнь не идет никому.
«В последние дни я позвонил ей — хочу к вам прийти, говорю», — рассказывает ее коллега по сцене и общественной работе Геннадий Давыдько. «Ни в коем случае, — отвечает мне Лилия Михайловна. — Я сейчас не очень хорошо выгляжу... Если придешь — дверь не открою». И, знаете, я благодарен ей за эти слова. Потому что я не помню ее больной. Мне кажется, она не умерла, а погибла...
Именно так. Красота и талант Лилии Давидович остались в этом театре. В том числе и в ее учениках...
Фото из архива театра.
