Владимиру Короткевичу — 75Он мог бы и сегодня жить и творить... Но вот уже более 20 лет его нет с нами... Исполнились ли его пророческие слова, ставшие названием книги «Быў. Ёсць. Буду»? Когда–то романы Владимира Короткевича стали культовыми. Их еще в журнальных публикациях зачитывали до дыр. Как поколение русских литераторов, по известному выражению, вышло из «Шинели» Гоголя, так и поколение белорусских литераторов, к которому принадлежу и я, вышло из творчества Владимира Короткевича, приняв сердцем его исторический романтизм, его трагический и прекрасный миф о Беларуси. Кто же для нас сегодня Владимир Короткевич? Каким он вспоминается?
Конан Дойл, Пикуль, ирокез...
Я спросила об этом сегодняшних молодых поэтов, начинающих служение высокому слову в эпоху Интернета и диктата массовой культуры. Молодая поэтесса Оксана Спрынчан, читающая и перечитывающая Короткевича, посвятила ему стихотворение:
Я сёння з Караткевiчам начую.
I ноч кароткая,
I кары мне няма.
У кнiзе,
Нiбы на кары бярозавай,
I ў чорных рысках
Глыбiня святла.
Ответы других звучали так:
«Проводил в мыслях параллели с Валентином Пикулем... Кстати, у обоих не люблю вольное обхождение с историей, привычку подтасовывать реальные факты под интересный сюжет».
«Владимир Короткевич — Конан Дойл белорусской литературы».
«Видел фотографию, на которой Короткевич сидит возле палатки с кружкой в руке, а прическа у него — как у ирокеза. Я представляю его именно таким — дерзким, неофициальным».
«Владимир Короткевич — это комета белорусской литературы».
Ведутся споры о Владимире Короткевиче и в Интернете. Там можно вычитать и о том, что в наследии писателя всего «два больш–менш удалыя творы, пранiзаныя наскрозь камунiстычными iдэямi». И то, что Короткевич был на голову выше своего поколения и как писатель, и как личность. А еще — что Короткевича, как и Дюма, не стоит перечитывать, повзрослев, чтобы не разочаровываться... «Гэта вельмi хораша, што пра яго хоць бы тут гавораць як пра недасканалага чалавека i творцу. Значыць, любяць. Значыць, не ператварылi яшчэ ў мёртвага iдала, якiх у нас не бракуе», — отмечает один из дискутирующих.
Наставник
Как видите, мнения разные, иногда наивные, несправедливые, но искренние и неравнодушные. Недаром, видимо, сестра Владимира Короткевича Наталья Кучковская вспоминает: «Нужно сказать, что к Владимиру Семеновичу очень тянулась молодежь. И кто бы к нему ни обратился, Володя никому не отказывал в поддержке. Мне кажется, ни один человек не вышел из его дома обиженным или недовольным собой».
Воспоминания Натальи Кучковской помещены в книге «Уладзiмiр Караткевiч. Быў. Ёсць. Буду», недавно вышедшей в издательстве «Мастацкая лiтаратура» в серии «Жизнь знаменитых людей Беларуси». Составитель Галина Шаблинская собрала воспоминания всех, кто знал писателя и соприкасался с его творчеством. Каждая статья — еще один яркий кусочек портрета... Иногда — неожиданный...
Солнце
Для Алеся Осипенко, писателя–фронтовика, которого уже нет с нами, Короткевич ассоциировался... с солнцем: «Почему я всегда вижу его в солнечном сиянии? /.../ Вот он стоит в комнате, забрызганный солнечным светом, и сам солнечный с головы до ног, в белой вышиванке, с каким–то вытертым до негритянской черноты портфелем. /.../ Или вот еще одно видение — групповой портрет на зимнем фоне. Скупое февральское солнце прячется в нагромождении туч, как бы стесняясь заглянуть в окна писательского клуба в том, старом здании, где его принимали в Союз писателей. Очередной оратор из бессмертной породы могильщиков литературы заколачивает последний гвоздь в гроб с романом «Леанiды не вернуцца на зямлю» — набор книги рассыпан, а ему, автору, милостиво давалось право сказать последнее слово. Как на суде, после смертного приговора. Он порывисто вошел в зал и остановился: солнце, прорвав тучи, выстлало перед ним желтую тропинку на затоптанном паркете. Несколько мгновений он стоял, прижмурив глаза от бледных лучей февральского солнца.
— Одних я люблю, других — презираю, — бросил он в зал безжалостные слова. — Последним отвечать бесполезно.
Он повернулся и пошел к дверям, неся на ссутуленных плечах кусочек солнца. Он вышел. Солнце спряталось за тучи».
Друг
Для народного писателя Беларуси Янки Брыля Короткевич был не только талантливым собратом по цеху, но и веселым, славным другом: «У Гаграх, у семдзесят шостым, калi ў мяне нечакана разбалелася нага i цяжка стала хадзiць, сусед Валодзя Караткевiч, надоўга пайшоўшы кудысьцi, прынёс мне самшытавы кiй. Старанна акораны i цяжэнны — не панесцi. З такiм хоць пад Грунвальд, у конным цi ў пешым страi. А ён, чалавечына любы, яшчэ i расказвае, як выразаў яго:
— Ты ведаеш, стары, — над безданню! На адной руцэ вiсеў, другою рэзаў!..»
Путешественник
Валентин Жданович, фотограф, в компании которого, а также художника Петра Драчева, Владимир Короткевич совершил свое последнее в жизни путешествие — по Припяти, утверждал, что Короткевич был путешественник с большой буквы: «...ён лавiў слова, як ловяць ветразем вецер, пачуўшы ўпершыню старадаўнюю песню, рабiўся шчаслiвы, як дзiця; у рэчах, звычайных для фалькларыстаў, этнографаў, архiтэктараў, мастакоў, бачыў цуды i дзiвосы — зрок яго быў востры i такi ж востры слых: iмклiва i лёгка, нiбы гуляючы, рабiў ён дасцiпныя малюнкi тым жа пяром, якiм пiсаў балады i раманы; дакладна выводзiў гучным высокiм барытонам складаныя мелодыi i адну, сваю ўласную, увекавечыў, падараваўшы яе Дзмiтрыю Смольскаму, — лейтматыў оперы «Сiвая легенда».
Для рокового странствия по Припяти, из которого писатель вернулся уже умирать, достали комфортабельный спасательный плот с палаткой. Друзья, по утверждению Ждановича, старались для больного Короткевича готовить диетическую еду, даже везли с собой «бiклагу» на десять литров с колодезной водой... Но тому становилось все хуже. Когда его отправляли домой, он просил товарищей обязательно продолжить путешествие, за себя и за него.
Человеческая планета
Писатель Владимир Липский называет Владимира Короткевича «чалавечай планетай». «На Короткевичевой планете — уютно во все времена, во все поры года. На ней находят утешение люди разных возрастов, разных вкусов. Тут можно отыскать ответы на те вопросы, перед которыми бессильны академические учебники, опытные учителя... На своей планете, как и во всей Беларуси, Короткевич был свободным, независимым человеком. В друзья не набивался, к начальству не подлизывался, а во что верил, чему служил, то это — без обмана и надежно».
Галантный кавалер
Поэт Янка Сипаков считает, что Короткевич и при жизни уже был классиком, народным писателем. Но еще и шутником, и галантным кавалером. Однажды встретил возле Купаловского парка знакомую и захотел подарить ей розу: «Он тут же направился в парк. Возле цветника остановился, посадил нас на скамейку, а сам подвернул рукава, взошел на клумбу и стал полоть розы, ворошить землю возле них, собирать поломанные ветки, мусор. Он так увлекся этой работой, что те, кто проходил мимо, верили: это работает настоящий садовник, цветовод. Работал он так с полчаса. Потом отнес к урне мусор, отряхнул руки и только тогда сорвал розу. Сорвал уверенно — как вознаграждение за труд».
Любящий сын
Литератор Адам Глобус вспоминает об отношении Короткевича к матери. В подъезде дома на Карла Маркса, 36 на каждой лестничной площадке стояли стулья. «Крэслы паставiў Караткевiч для сваёй старэнькай мацi. Тады яшчэ не было кодавых замкоў i дамафонаў, адпаведна крэслы намёртва прымацоўваюцца дротам да батарэй. Вось такая ўвага да любiмага чалавека застаецца мне прыкладам. А што больш за ўсiх на свеце Уладзiмiр Караткевiч любiў сваю мацi, скажа кожны, хто яго ведаў».
Гений
Кинорежиссер Валерий Рубинчик характеризует Короткевича просто: «Гений — он и есть гений». Символ человеческой, творческой и вообще художнической свободы. Образ Беларуси, созданный Короткевичем, «принципиально отличается от того, что существовал до него в литературе и искусстве. Вместо описанной миллионами поколений белорусских писателей Беларуси лапотной, убогой, неприглядной Короткевич впервые показал образ Беларуси как европейского цивилизованного государства... Он рассказал о стране, где существуют не только деревенские сказки, но и большое культурное наследие, бережно хранимое поколениями, где присутствует поиск извечных истин, тех высоких материй, о которых любят рассуждать герои Короткевича».
Романтик
А вот поэт Микола Аврамчик, тоже принадлежащий к фронтовому поколению, называет Владимира Короткевича белорусским романтиком: «В европейских странах писатели такого рода появились значительно раньше. Только у горемычных белорусов, в силу определенных исторических обстоятельств, появление такого писателя было искусственно задержано...»
Сын своего народа
Три года назад к Земле прилетел метеоритный поток, называемый Леониды, возвращающийся к нам приблизительно раз в 33 года. Тот самый поток, о котором писал Владимир Короткевич в романе «Нельга забыць». Для Короткевича это был и символ смены поколений, символ того, что настоящие ценности возвращаются. Короткевич наблюдал Леониды в середине 60–х... На Леониды 2002 года мы смотрели уже без него. А следующие Леониды явятся нам где–то в 2035 году... Будут ли те, кто станет наблюдать за звездным дождем с берегов Свислочи или Немана, вспоминать роман Владимира Короткевича? О «дзiцяцi з вачыма празарлiўца», написавшем о дикой охоте короля Стаха и «барвяным уладары», о земле под белыми крыльями? Горе будет земле, которая не вспомнит такого своего сына... Сказавшего о себе словами своего героя Антона Космича: «Я адрабiў спаўна i па сваёй ахвоце сваю катаргу на зямлi. Я зрабiў нават болей таго, што мог. I не для сябе, а дзеля iх, дзеля гэтага акiяна, народа майго...»
